Надо сказать, что Гэндзи и теперь довольно часто вспоминал супругу правителя Иё, такую спокойную, изящную, но, увы, потерянную для него навсегда.
Год подошел к концу. Однажды, когда Гэндзи был в своих дворцовых покоях, зашла к нему госпожа Таю. Она нередко прислуживала ему при стрижке волос и оказывала другие услуги, но отношения меж ними были скорее дружескими, нежели любовными. Гэндзи считал ее милой собеседницей и часто шутил с ней. Даже когда он не призывал ее, она приходила сама, коли было у нее чем с ним поделиться.
- Ах, все это так странно… Я в полной растерянности, но было бы просто дурно не рассказать вам… - говорит она, улыбаясь, и замолкает.
- А что такое? Уж от меня-то вы можете ничего не скрывать, - отзывается Гэндзи.
- Да разве я скрываю? Со своими печалями я сразу прихожу к вам, порой даже злоупотребляя вашей благосклонностью, но… дело-то слишком щекотливое… - И она, смешавшись, умолкает.
- Неужели нельзя не жеманиться! - сердится Гэндзи.
- Я с письмом от госпожи… - говорит она наконец и вытаскивает письмо.
- Что ж тут особенного? - удивляется Гэндзи и берет письмо, а Таю смотрит, затаив дыхание.
Толстый, покоробившийся лист бумаги «митиноку»[19], правда старательно пропитанный благовониями… Написано же довольно умело. Вот и стихи:
Гэндзи в недоумении склоняет голову, а Таю, разложив на полу платок, ставит на него тяжелый старомодный ларец.
- Вы и представить себе не можете, как мне неприятно… Но ведь это платье, нарочно приготовленное к первому дню Нового года! Я не посмела пренебречь таким даром и отдать его обратно. Хотела было, ничего никому не говоря, оставить платье себе, но госпожа наверняка обиделась бы… Потому и решила: покажу вам, а потом… - оправдывается она.
- Было бы крайне досадно, если бы вы оставили его у себя. Что может быть дороже такого дара для человека, рядом с которым нет никого, кто высушил бы его рукава (51)…
Больше Гэндзи ничего не мог сказать, а про себя с сожалением подумал: «И все же… Как неизящно сказано! По-видимому, эти строки - предел ее собственного мастерства. Дзидзю вряд ли допустила бы… По всему видно, что у нее нет даже наставника, искусно владеющего кистью».
Представив себе, каких мучений, какого умственного напряжения стоило дочери принца это письмо, Гэндзи улыбнулся.
- Пожалуй, самым ценным даром можно считать именно стихотворение, - говорит он, рассматривая пожелтевший листок бумаги, и Таю заливается краской.
Из ларца торчат концы какого-то одеяния. Судя по всему, это нижнее платье модной расцветки[20], но невероятно поблекшее, старинного покроя, а также темное - и с лица, и с изнанки - носи. И то и другое сшиты весьма дурно.
- «Что за диковинный наряд?» - думает Гэндзи и как бы между прочим пишет что-то на краешке развернутого письма… Таю заглядывает сбоку и видит:
«Всегда ярко-алым мне этот цветок казался», но, увы…» (52)
«Очевидно, не без причины сетует он на красные цветы», - догадывается Таю, но, как ни жаль ей госпожу, чье лицо она не раз имела возможность видеть в лунном свете, стихотворение Гэндзи приводит ее в неописуемый восторг.
Увы, тяжко жить в этом мире, - привычно, как бы между прочим, отвечает Таю.
Стихотворение ее не представляет собой ничего особенного, но Гэндзи снова и снова сокрушается: «Когда бы та сумела хоть так ответить…» Однако высокое звание дочери покойного принца Хитати требовало сочувствия, и менее всего ему хотелось, чтобы из-за подобных мелочей страдало ее доброе имя. Тут подходят прислуживающие в его покоях дамы, и Гэндзи говорит, вздыхая:
- Лучше спрячем это платье. Уж очень оно не похоже на обычное подношение.
«Для чего я показала ему? Теперь он и меня будет считать полной невеждой…» - Совсем смутившись, Таю тихонько выходит.
На следующий день Таю прислуживала во Дворце, и, заметив ее в Столовом зале[22], Гэндзи бросил ей записку, сказав:
- Вот ответ на вчерашнее. Надеюсь, он не покажется слишком дерзким…
- Что, что такое? - заинтересовались дамы.
произнес Гэндзи и вышел.
Таю была восхищена, а не знающие, в чем дело, дамы недоумевали:
- Что же его так развеселило?
- Да ничего особенного. Верно, подглядел, какой оттенок приобретает нос у того, кто любит носить алое платье по утрам, когда выпадет иней… А как хороша его песня, не правда ли? - сказала Таю.
- Но она более чем неуместна. Где он увидел здесь ярко-алые цветы? Вот если бы среди нас были госпожа Сакон или Хиго-но унэбэ…[24] - переговаривались так ничего и не понявшие дамы.
Когда Таю принесла письмо в дом дочери принца, дамы, собравшись в покоях госпожи, с восторгом прочли его:
Эти строки, начертанные весьма небрежно на простой белой бумаге, показались дамам верхом совершенства.
Как-то к вечеру, в конце года, Таю явилась в дом дочери принца Хитати с тем же ларцом, на сей раз заключавшим в себе праздничные одежды, очевидно приготовленные кем-то для самого Гэндзи. Там был один полный наряд, верхнее платье из бледно-лиловой узорчатой ткани, еще одно - цвета керрия и множество других вещей.
19
21
22
Столовый зал
23
24