Беседы Айвазовского с учениками иногда длились часами. Они приносили юношам огромную пользу. Да и сам художник на собственном примере показал им образец исключительного трудолюбия. Несмотря на преклонные годы, он в восемь часов уже приходил в мастерскую и работал там каждодневно до двух часов дня. После обеда он, как правило, занимался тем, что наносил на бумагу наброски задуманной новой картины. Только особые случаи могли изменить его распорядок дня.
В то лето в его мастерской появился новый ученик. Привел его скромный феодосийский живописец Адольф Иванович Фесслер.
Это произошло в ранний час летнего утра.
Айвазовский возвращался после обычной утренней прогулки. Возле дома его поджидал Фесслер. Рядом с Фесслером стоял худощавый подросток в гимназической форме, устремивший взгляд своих серых мечтательных глаз вдаль, к морю.
Мальчик был настолько погружен в свои мечты, что не сразу заметил приближающегося художника. Из этого состояния его вывел Фесслер, который направился навстречу Айвазовскому и радостно его приветствовал.
Только сейчас старый художник понял, почему сегодня целое утро он вспоминал свои детские годы: накануне он дал согласие Фесслеру посмотреть рисунки его ученика Константина Богаевского.[32]
— Так это вы тот самый маленький чародей, который вскружил голову нашему Адольфу Ивановичу? — дружелюбно произнес Айвазовский, протягивая руку оробевшему Богаевскому.
Айвазовский повел своих гостей к себе в мастерскую, а сам вышел переодеться.
Богаевский весь был охвачен внутренним трепетом. Он так давно мечтал о встрече со знаменитым художником.
Когда первое волнение улеглось, Богаевский начал осматривать мастерскую.
Его поразила скромная обстановка этой комнаты, имевшей форму неправильного четырехугольника.
Удивление Богаевского возрастало еще оттого, что ему всюду приходилось слышать о богатом убранстве виллы Айвазовского. Внезапно, в какое-то одно мгновение, мальчику открылась яснее, чем многим другим, душа великого художника, который с годами все больше стремился к строгой простоте.
Вернувшись в мастерскую, Айвазовский сразу чутко уловил переживания своего юного гостя.
Старый художник, молча, принял от Фесслера альбом с рисунками Богаевского и начал их рассматривать.
Лицо Айвазовского не выражало ни волнения, ни даже простой заинтересованности.
Фесслеру стало казаться, что старый художник разочарован рисунками его ученика. А сам Богаевский отрешился от всего что происходило вокруг него, и погрузился в свои обычные странные мечты, граничащие порою с галлюцинациями. Сейчас Богаевский видел перед собою не состарившегося художника в домашней бархатной куртке, склонившегося над его рисунками, а гениального юношу-художника, совершавшего свою первую поездку в Амстердам, с его безмолвными, почти мертвыми улицами, тишину которых нарушает только звон многочисленных колоколов.
Долго бы еще так грезил Богаевский, если бы его не вывело из этого состояния восклицание Айвазовского.
Старый художник стаял, держа в вытянутой руке его альбом, и с недоумением рассматривал последний рисунок.
Это был опустевший город среди скал, и облака над ним были какие-то зловещие, словно костлявые руки смерти протягивали свои скрюченные пальцы к мертвому городу.
Айвазовский подошел к окну и, приблизив рисунок к глазам, громко прочитал надпись внизу, в правом углу рисунка: „Наталье Юльевне Фесслер свои монастырские сны посвящает К. Богаевский в благодарность за „Царство молчания“ Жоржа Роденбаха“.[33]
— Что это еще за монастырские сны? — обратился Айвазовский к Фесслеру и Богаевскому.
— Когда Косте было пять лет, во время войны с турками, — начал объяснять Фесслер, — он вместе со своей матерью переехал из Феодосии в Топловский женский монастырь, в котором вы, Иван Константинович, не раз бывали. Там среди скал и лесов; провел Костя три года и до сих пор часто вспоминает об этом времени.
— Но при чем тут ваша супруга Наталья Юльевна и книжка Этого бельгийского гробовщика? — уже сердито допрашивал. Фесслера Айвазовский.
— Наталье Юльевне недавно из Петербурга прислали „Царство молчания“ Роденбаха, и она подарила эту книгу Косте, обнаружив общность между его монастырскими воспоминаниями и, грезами Роденбаха. А Костя подарил Наталье Юльевне свой рисунок, — уже оправдывался перед разгневанным Айвазовским Фесслер.
Айвазовский стремительно подошел к противоположной стене и энергичным движением раздвинул темно-бордовые занавеси. В глубине, уже в раме, стояла его последняя картина. Яркий солнечный луч из окна осветил беспредельное море, не бурное, не грозное, а ровно дышащее, успокоенное, но готовое в любое мгновение напомнить о своей силе. А небо на картине было еще шире и беспредельнее, чем море. В картине заключалась большая мысль: мудрость природы, ее вечное движение, мощь ее стихий, покорить которую может только человек.
— Как это прекрасно! — воскликнул Богаевский. Лицо его оживилось.
— Нет, еще не вполне прекрасно, — твердо возразил Айвазовский. Пойдемте и вы увидите совершенную красоту.
Он взял Фесслера и Богаевского за руки и увлек их за собою через гостиную на балкон.
Перед ними колыхалось голубое с прозеленью море, и солнечные лучи дробились на волнах. Все ликовало в этот яркий солнечный день, и сама природа пела гимн жизни.
— Вот она красота! — воскликнул Айвазовский и глаза его молодо заблестели. — Всю свою жизнь я остаюсь верен природе, но даже накопленный мною запас наблюдений, мое понимание природы не всегда дают мне возможность в совершенстве переводить на полотно мои художественные замыслы.
— Вы будете приходить ко мне, — продолжал художник, обращаясь к Богаевскому. — Природа и я — мы будем вашими лекарями. А лечиться вам необходимо. Вы больны, очень больны…
Первые дни Богаевский с наслаждением срисовывал карандашом морские виды Айвазовского.
В галерее вместе с ним усердно работали другие ученики.
Богаевский сразу заметил, что художник не любил пускаться в длинные рассуждения, он предпочитал кистью или карандашом давать уроки мастерства.
Однажды, окончив работу, Айвазовский сказал ученикам:
— Между вами есть такие, на которых мои картины, быть может, производят сильное впечатление. Предостерегаю вас от увлечения и подражания этим картинам. Подражание вредит самостоятельному развитию художника.
— Но как же тогда можно усвоить технику живописи? — спросил Фесслер.
— Можете перенимать технику того или другого художника, но всего остального вы должны достигать изучением природы и подражанием ей самой. Старайтесь быть реальными до последней степени.
Слушая Айвазовского, Богаевский с грустью думал, что старый мастер разрушает таинственные чары искусства. Он все реже посещал мастерскую Айвазовского, а потом совсем перестал там бывать.
Первое время Айвазовский справлялся о Богаевском у Фесслера, но потом отправился на лето в свой загородный дом и вернулся в Феодосию только глубокой осенью, чтобы затем собраться и уехать до весны в Петербург.
Последний день перед отъездом выдался необычайно теплый для этого времени года. Куда-то исчез пронизывающий осенний ветер, небо очистилось от серых, угрюмых туч и приветливо заголубело над сразу повеселевшей Феодосией.
Айвазовский долго гулял по городу, наслаждаясь неожиданным возвращением лета.
Наступил так же не по-осеннему теплый вечер. Закат торжественно догорал, окрашивая небо в розовые и алые тона.
32
Константин Федорович Богаевский (1872–1943) — известный художник-пейзажист. Его первыми учителями были Айвазовский и Фесслер. В 1897 г. окончил Академию художеств. До революции Богаевский писал картины, далекие от реальной действительности («Древняя крепость», «Старый город», «Жертвенники» и др.). После Великой Октябрьской революции в творчестве Богаевского происходит перелом. Он обращается к реалистическому искусству и становится выдающимся мастером советского индустриального пейзажа. Широкую известность приобрели картины Богаевского: «Днепрострой», «Панорама строящегося гиганта», «Город будущего», «Азовсталь». Богаевскому было присвоено звание заслуженного деятеля искусств РСФСР
33
Жорж Роденбах — бельгийский поэт и прозаик конца XIX века, мистик. Его книги переводили и популяризировали русские декаденты