Мореплаватели прибыли в Китай, в местечко Вэньлин[69] в двадцатый день седьмого месяца. Они поплыли дальше и остановились на ночлег в Ханчжоу. Вид бухты, в которой находился порт, веселил душу, но Тюнагону вспомнилось озеро Бива, храм Исияма, и он почувствовал безграничную печаль и любовь к Ооикими.
сложил он.
Оттуда они поплыли в ...[71]. Городок с множеством домов путешественникам очень понравился. Люди выходили на улицу посмотреть на проплывающих мимо японцев и переговаривались между собой. Выглядели они удивительно. Корабль остановился в местечке, которое называлось Лиян. Оттуда путешественники поднялись на гору Хуашань: высокие пики, глубокие долины, повсюду страшные пропасти.
Тоска охватила Тюнагона, и он произнес:
— «Синие волны, путь далек, облака на тысячу верст..»
А сопровождавшие его начитанные люди, проливая слезы, продолжили:
— «Белый туман, глухие горы, где-то в одиночестве поет кукушка»[72].
Когда, перевалив через гору, путники подошли к заставе Хань-гу, солнце уже село, и им пришлось ночевать возле заставы. Кто-то из путешественников спросил: «Правда ли, что эта застава открывается, когда начинают петь петухи?» Один из сопровождавших Тюнагона был по-детски легкомыслен. «Ну-ка попробуем», — сказал он и начал кукарекать. Издали ему ответили петухи, и стражники на заставе, проснувшись, открыли ее. «Недопустимое ребячество!» — заворчали они. Тюнагон засмеялся: «Очевидно, ему вспомнилось происшествие, бывшее когда-то на этой заставе»[73].
Когда рассвело, явились люди встречать путешественников. У встречавших вид был совершенно такой же, как на картинках в повести «Китай»[74]. Прибывшие вручили разрешение на проезд, привезенное из Японии[75], и их пропустили через заставу. Тюнагон привел в порядок одежду. От лица его как будто исходило сияние, китайцы смотрели на него с изумлением и ощущали беспредельную радость.
В высоком строении, где в древности жил Ван Сичжи[76], тщательно убрали помещения, обставили их со всевозможной роскошью и поселили там Тюнагона.
Постепенно сердце его успокаивалось. Молодой человек вспоминал о родине за далекими облаками и туманами, путь к которой лежал через моря и горы, и перед глазами вставали лица его близких, полные беспокойства за него. Печаль охватывала Тюнагона, но его утешала мысль, что скоро он увидит Третьего сына китайского императора.
Государь распорядился, чтобы Тюнагона пригласили во дворец Чэнъюань[77]. Юноша явился на аудиенцию. Императору было только за тридцать, он был замечательно красив. При первом же взгляде на пришельца становилось ясно, что сравнить его не с кем. Толпившиеся вокруг придворные восторгались: «Япония — замечательная страна, если в ней есть подобные люди. С давних пор считалось, что не было никого, подобного Пань Юэ[78], который жил в Хэян[79], но и его полный очарования облик нельзя сравнить с внешностью этого японца».
Тюнагону предложили сочинить стихи на заданную тему и поиграть на музыкальных инструментах, и все убедились, что в Китае никто не может его превзойти. Сам император думал в изумлении: «Мы должны взять за образец умение этого человека. Какому из искусств нашей страны можем мы научить его?» Государь[80] сблизился с Тюнагоном, проводил время только с ним, они вместе исполняли музыку. Муки молодого человека мало-помалу утихли, и на душе воцарился покой.
2
Третий принц жил недалеко от императорской крепости, в месте, которое называлось Хэянсянь, в красивом дворце. Мать его, императрица, жила вместе с ним. Тюнагон получил от Третьего принца приглашение посетить его. Охваченный беспредельной радостью, японец отправился на аудиенцию. Такого красивого места Тюнагон никогда не видел: чистые ручьи, красиво расставленные камни, сад, отдельные деревья — все пленяло взор. Тюнагона пригласили в покои принца. Ему было лет семь-восемь, ему сделали прическу бидзура[81], он был в парадной одежде и очень мил. Вид его был совсем иной, чем раньше[82], но грудь у Тюнагона сдавило. «Это он», — думал он, разглядывая принца. Его охватила печаль, и слезы полились из глаз. Принц тоже изменился в лице. Он заговорил об обычных вещах и не выражал своего волнения, однако помнил, кем он был раньше, и глубокие чувства, охватившие его при встрече с сыном, описал в стихах, которые передал Тюнагону[83]. Как тот ни старался, он опять не мог удержать слез.
69
Вэньлин находится в провинции Вэньнань и, по-видимому, упомянут в тексте ошибочно, так как расположен далеко на юг от залива Ханчжоу, предполагаемого места прибытия. Путь Тюнагона до китайской столицы Чанъань (совр. Сиань) можно представить следующим образом: корабль прибыл в залив Ханчжоу, затем поднялся по реке Янцзы до Лияна (в провинции Аньхуэй), где путники сошли на берег и отправились в сторону Чанъани. О пути от Лияна до горы Хуашань ничего не сообщается. Хуашань, являющийся одним из пяти священных пиков Китая, находится к югу от Сианя. Затем путники прошли заставу Хань-гу и вошли в столицу.
71
Место, в тексте по-японски обозначенное как Кодо, не отождествляется с китайским топонимом.
72
BP № 646. Две строки составляют текст
73
Имеется в виду история Мэнчан-цзюня, виднейшего политического деятеля царства Ци конца IV — первой трети III в. до н. э. Опасаясь преследований со стороны правителя Чжао-вана, Мэнчан решил бежать. «В полночь он добрался до заставы Ханьгу. Циньский Чжао-ван <...> послал людей догнать его. Мэнчан-цзюнь, достигнув заставы, знал, что по правилам прибывших путников пропускают через заставу с первым криком петуха, поэтому он боялся, что циньские преследователи настигнут его здесь. Но среди сопровождающих его людей нашлись такие, которые умели кричать по-петушиному, и они тут же прокукарекали, так что петухи (в округе) в ответ тоже запели, и путникам разрешили выехать» (Сыма Цянь.
76
По-японски имя читается как О Какусё; комментаторы считают, что имеется в виду или Ван Сичжи (Ван Ишао, 321-379), знаменитый каллиграф и поэт, или Ван Цань (Ван Чжунсюань, 177-217), знаменитый поэт.
77
В Чанъани не было дворца с таким названием, и возможно, что автор имел в виду Чжэньгуань.
79
Хэян — уезд в провинции Хэнань, на север от реки Хуанхэ. Ныне уезд Мэн. В эпоху Суй император Вэнь-ди (годы правления 581-605) построил там дворец Хэян. В Японии император Сага (годы правления 809-823) построил загородный дворец на северном берегу реки Ёдогава и назвал его так же
81
В эпоху Хэйан эту прическу делали детям аристократов от семи лет до обряда надевания головного убора взрослых.
83
В японских романах стихи на китайском языке не приводятся, и их содержание излагается в прозе.