— Заходи, Костик!
Он вошел в кухню. На столе лежал прохудившийся ковшик.
— Нельзя его починить? — спросила хозяйка.
Костя осмотрел ковшик.
— Почему же нельзя, можно!
— А я искала чайничек… да не нашла. Последняя память от мужа, — она нахмурилась и вздохнула.
— А где ваш муж, Наталья Ивановна? — робко спросил Костя.
— Умер! Царствие ему небесное! Убили! — Она перекрестилась.
Кто убил, Костя не стал расспрашивать, но Наталья Ивановна рассказала сама:
— Он был военный. Еще в первую войну мой Николаша за геройство получил два Георгия, стал фельдфебелем, а потом прапорщиком. Когда окончилась война, возвратился домой, но уже без погон и без ахфицерского звания. В Красную Армию не пошел, к зеленым[28] не приставал, а когда в девятнадцатом году появился в наших местах деникинский генерал Мамонтов, Николай надел погоны и ушел с белыми. В одном бою, тут же, на Тамбовщине, его зарубили буденовцы.
Во время рассказа лицо Натальи Ивановны преобразилось, стало жестоким, а глаза, как показалось Косте, потемнели.
— Да, — сказала она, — несправедливо убили моего Колю буденовцы. Он ведь за свою землю сражался… — и, сердито посмотрев на Костю, замолчала.
«Вот ты какая, — подумал Костя, — настоящая „бандитская невеста“, а я еще сомневался».
Наталья Ивановна еще раз очень подробно расспросила Костю, кто были его родители, когда умерли. Так же подробно Костя рассказал о своем «дяде-инвалиде». Расспрашивала Касатонова дотошно, и, если бы у Кости не было заранее приготовленных и заученных легенд на себя и на Бардина, он бы сбился.
Видимо, убедившись в благонадежности «жестянщиков», Наталья Ивановна предложила пообедать с ней и спросила:
— Где будем кушать? Здесь или в столовой?
По тому, как был задан вопрос, Костя понял, что ей хочется похвастать своим жильем, и согласился на столовую.
Это была уютная горенка с цветами на двух окнах, небольшим застекленным буфетиком, столом, покрытым клеенкой, и несколькими стульями. В углу на тумбочке стоял граммофон с большой никелированной трубой. С потолка свешивалась керосиновая лампа под стеклянным цветным абажуром с бисерными висюльками.
Костя стал оглядывать комнату, а Наталья Ивановна со словами «Что ж я веду пустые разговоры!» набросила на стол скатерку, поставила тарелки и хлебницу. «Ты, Костя, нарежь хлеб. Это дело мужское», — она вздохнула и вышла на кухню.
Через несколько минут вернулась и поставила на стол большую кастрюлю с жирными щами.
«Интересно, сколько дней она собиралась есть этот котел? — думал Костя, отдавая дань вкусным щам. — Тут, наверное, пятерым мужикам хватит».
За обедом хозяйка говорила без умолку. Она несколько раз спрашивала, нравится ли ее «квартера» и вздыхала:
— Ах, мой Николаша так любил, чтоб все было по-благородному, по-ахфицерски…
Костя делал вид, что все это ему необычайно интересно, а про себя думал: «Сколько же этот Николаша красноармейцев загубил? Об этом она небось не скажет».
В тот день удача шла ему навстречу. После обеда Касатонова привела его в соседнюю комнату. Это была спальня с городской никелированной кроватью, горой подушек, подушечек и «думок», аккуратно сложенных на пестром, нарядном покрывале. Из окна, на котором тоже стояли цветы, видны были огороды и подступавший к ним лес. Костя подошел к окну и понюхал кустик цветущей герани. В горшке лежало несколько окурков, до половины вдавленных в землю. «Какая же хозяйка бросит окурки в цветочный горшок? — удивленно подумал Костя. — Значит, курила не она!» И, чтоб скрыть свое удивление, похвалил цветущие кустики.
— Нравятся?
— Очень! — воскликнул Костя.
— Правда, у меня хорошо?
— Хорошо!
— Знаешь, Костик, весной я открываю окно, лежу в кровати и слушаю соловьев. Всю ночь, веришь ли, глаз не сомкну. Так умильно, так на душе привольно! Иногда даже слеза прошибает.
Костя глядел на нее и думал: «Такая молодая, красивая женщина и вдруг невеста лютого бандита. А может, это неправда и все наболтали деревенские кумушки? Ведь и тамбовские чекисты сведений о ней не имеют?».
Настораживали высказывания Натальи Ивановны о том, что «Николаша сражался за свою землю», и злобное выражение лица при упоминании о буденовцах, а слова «жених Дима», услышанные на базаре, настойчивые просьбы Касатоновой продать ей табак и, наконец, большой котел со щами, окурки и маузеровский патрон заставили думать, что Бардин не зря уделяет внимание дому Натальи Ивановны.