— Съездим, — кивнул Коля. — Трогай, святой отец.
Они выехали за околицу. У опушки леса, на обочине, сидел Скуластый, дымил самокруткой. Встал, поклонился:
— Бог в помощь, батюшка.
— Садись с нами. Мы вот решили за ягодкой прокатиться.
— Ягодка к ягодке, — бандит подмигнул Маше. — Вот и малинник, правильно я говорю? — он попытался ущипнуть Машу, но она взяла его за нос, сказала угрожающе:
— Грабки убери, локш потянешь.
— Ишь ты, — нахмурился бандит, но на всякий случай отодвинулся.
— Правильно, не распускай рук, дурак, — кивнул Серафим.
Коля одобрительно посмотрел на жену.
Въехали в чащу — свет померк, колеса зачавкали по жидкой грязи. Сидели молча. Приближался решительный момент, и все хорошо это понимали.
— Благостно, — потянулся бандит. — Хорошо. В этой глухомани никакая власть не достанет. Верно я говорю, начальник? — Он недобро посмотрел на Колю.
— Ешь раз назовешь меня начальником — пришью, — ровным голосом пообещал Коля. — Понятно объяснил?
Из-за деревьев выскочили двое, схватили лошадь под уздцы:
— С прибытием, батюшка.
— Все в сборе? — Серафима словно подменили. Голос его окреп, приобрел командирские интонаций, он выпрямился, сразу стал выше ростом.
— Конду сыграли, ельна ждет, — осклабил гнилые зубы бандит.
Серафим с усмешкой посмотрел на Колю:
— Ты, наверное, понял? Нас ожидают представители повстанцев.
«Ишь ты, — подумал Коля. — И название придумали из времен французской революции… Повстанцы. Ах вы, сволочи недорезанные…» А вслух сказал:
— Лучше бы с политикой нам не вязаться. За политику ГПУ к стенке ставит.
— Нынче без политики хода нет, — сказал бандит. — Вот батюшка, спасибо ему, нас просвещает.
Вошли в охотничью избушку. Вокруг — Коля успел заметить это — расположился лагерь: не менее двухсот — трехсот бандитов, перепоясанных патронными лентами, с пулеметами. Священник, поняв, что Коля потрясен увиденным, сказал торжествующе:
— Хороший сюрприз? От большевичков пыль пойдет. По всей губернии затрещит их антихристова власть!
— Затрещит, — искренне согласился Коля. — У вас ведь сила. А власть к такому не готова, это уж можете мне поверить. Даже я, битый-перебитый, не ожидал…
— Знакомься, — сказал Серафим.
— Да мы, я чай, знакомы, — улыбнулся шедший навстречу Феденька. — Здоров, Коляча…
— Здоров, Федя. А ты, однако, поумнел.
— А ты? — прищурился Феденька. — Вот и проверяли мы тебя, и Потылиха через твою бабу — здрасьте вам, — поклонился он Маше, — вроде бы подтвердила, что свой ты кулик в доску, а после нашей встречи и стычки в вагоне сумление у меня. Вот хошь убей, — есть в тебе душок ГПУ! — Он снова улыбнулся.
Коля тоже улыбнулся:
— Я за такие слова надысь одному дурачку уже пообещал дыру провертеть. Тебе прощаю по старой дружбе. Здравствуйте, господа.
Рядом с Феденькой сидели за столом еще двое: первый — Никодим, в мужицкой одежде, худой, заросший седой щетиной; второй — в грязной, изношенной офицерской форме — лысый, похожий на отставного интенданта. Его все так и звали — Лысый.
Оба промолчали, и Коля продолжал:
— Говорю сразу: на вашу политику мне плевать. Я — «вор в законе», блатной, чтобы вы знали, и у меня свой интерес. Я вам продаю мыслю — как дорваться до власти, вы мне позволяете награбить столько, сколько мы вдвоем с моей марухой на плечах подымем и унесем… Речь не о барахле, само собой, а об рыжье. Зайдем в банк, в «Торгсин», заберем, что поглянется, и ла-та-ты.
— Не дорого ли просишь? — спросил Лысый. — Нам тоже деньги нужны — на движение.
— Я не прошу. Я цену назначаю. Я продаюсь вам — если нужен, конечно.
— Мне пусть позволят выбрать золотые украшения, — сказала Маша. — Сверх всего. А на себе мы много ли унесем, миленький? Пусть дадут нам транспорт — автомобиль какой-нибудь комиссарский, мы его нагрузим доверху и ладненько.
— Круто заворачиваешь, — буркнул Никодим. — Я пока не вижу, за что платить.
— Скажу. — Коля сел, навалился на стол. — Вас — много, но это видимость одна. Чтобы в губернии власть взять — надо вдесятеро больше. Знаю людей с оружием, опытных — человек сто. Скажу им слово — они к вам перекинутся.
— Где эти люди? — спросил Серафим. — Кто они?
— В свое время я их вам объявлю. А суть вот в чем: всем, кто против Советов, надо бы собраться и договориться — под единым началом план придумать — кто откуда бьет, да и ударить разом! Конечно, навсегда мы власть не захватим, но дней десять продержимся, пока комиссары будут чухаться. А за это время — активистов в расход, хлеб спрячем — сожжем, повсюду сунем наших людей. Пущай коммунисты возвертаются — у них земля под ногами гореть станет!
Все долго молчали.
— Заманчиво, — вздохнул наконец Серафим.
— Заманчиво, — кивнул Лысый. — Только где гарантия, что мы соберемся, а нас ГПУ в оборот не возьмет?
— И возьмет, — улыбнулся Феденька. — Если своих мер не примем. — Он посмотрел на Машу. Коля перехватил его взгляд, и у него упало сердце. — Заклад нужен, — сказал Феденька, не спуская глаз с Маши.
— Ах ты, Мехмет… Хитер, как азият. — Серафим с уважением похлопал Феденьку по спине. — Выкладывай, что придумал.
— Заклады разные бывают, — Феденька с садистским наслаждением взглянул на Колю. — Иной заклад вроде и дорогой, а хозяин на него наплюет в случае чего. Верно я говорю, Коляча? Ладно, не отвечай, сначала дослушай. Есть, братцы, такой заклад, что его даже гадюка не предаст. Скажем так: для матери — ребенок ейный, для мужика — любимая его… Догадался, Коляча?
— Нет, — Коля побледнел, отодвинулся от стола. Рука невольно поползла к поясу.
— Не надо. — Лысый приставил к голове Коли дуло нагана. — Сиди тихо, думай. А за штаны не хватайся.
— Нет, — снова сказал Коля.
— Да, — Маша встала, подошла к Феденьке. — Хочешь из меня фортыцер[1] сделать? А я не боюсь. Чего нам бояться, Коля? Или мы их продать хотим? Остаюсь я.
— Ладно. — Коля тоже встал. — Будь по-вашему. Хоть волос с ее головы уроните — вечная вам память будет.