В одиночку, с этой безумной колонкой, рассказывающей не только о фильмах, но и о хороших и плохих временах самого Джо Боба, он придал автокинотеатрам новый ореол загадочности. Или, если быть точным, сделал так, чтобы те, кто не бывает в подобных местах, знали о них, и напомнил остальным, насколько забавным может оказаться просмотр кино на улице.
Популярность Джо Боба даже породила ежегодный кинофестиваль под открытым небом — слегка кощунственно проведенный в этом году в помещении, — который в прошлом посещали такие гости, как Роджер Корман[6], король фильмов категории В, а в этом году — «Большой Стив», известный некоторым как Стивен Кинг (если вы, кинозрители, не знаете этого имени, то он — писатель). «Большой Стив» был удостоен высокой чести открыть церемонию 1984 года «Присягой» Джо Боба и прибыл в футболке с надписью «ДЖО БОБ БРИГГС — МОЙ БЛИЗКИЙ ДРУГ».
Еще фестиваль мог щегольнуть ралли тюнингованных тачек, плавающей свинкой Ральфом (ужасно, что я пропустил выступление этого парня), звездами «Техасской резни бензопилой», «Мисс тюнингованное тело» 1983 года, негласными «тюнингованными телами» и Джо Бобом собственной персоной. И последнее, но, конечно, не менее важное — кроме этого шикарного собрания состоялись еще мировые премьеры фильмов «Кровососы из открытого космоса» и «Охота будущего».
О чем еще можно просить Джо Боба?
Убирайте музыку. Наденьте шляпы.
Автокинотеатры, в которых я рос, назывались по-разному: «Апачи», «Две сосны», «Ривер-роуд». Это лишь несколько примеров. И хотя внешне они слегка отличались, по сути это были огромные участки земли с колонками — многие из которых лишились динамиков по вине рассеянных посетителей, цеплявших их боковыми зеркалами, и вандалов, — торговым киоском, экраном высотой по меньшей мере в три этажа (а иногда и в шесть), качелями и каруселями для детей, и все было обнесено уродливым шестифутовым мерцающим в лунном свете жестяным забором.
Во всех торговых киосках еда была одинаково плохая. Хот-доги, которые на вкус напоминали покрытые жидкой горчицей резиновые шланги; попкорн, не отличимый от картонных упаковок, в которых лежал; напитки, состоявшие в основном из воды и льда; и конфеты, до того древние, что червяки внутри них умерли то ли от старости, то ли от сахарного диабета.
И уборная всегда была одна и та же. Будто в «Апачах», «Ривер-роуде» и «Двух соснах» были искривляющие пространство устройства, активировавшиеся в тот момент, когда ты ступал за деревянную «загородку стыдливости». Внезапно, со скоростью мысли, тебя утаскивало в бетонный бункер с полом либо настолько липким, что твои ботинки к нему приклеивались, точно кошачья шерсть к меду, либо настолько мокрым, что без водных лыж не добраться ни до писсуаров, ни до кабинки. У последней никогда не было двери, а петли свисали с косяка, будто перетертые сухожилия. И в этих общественных удобствах неизменно плавали тонны окурков, фантиков, использованных презервативов.
Вместо того чтобы рисковать жизнью в таких, довольно убогих отхожих местах, я часто искушал судьбу, борясь с собственным кишечником, или мочился в стакан из-под кока-колы и выливал его в окно. Мысль о том, что пока я стою над одним из этих благоухающих писсуаров — а над ними всегда была нацарапанная карандашом мудрость: «Помни, лобковые вши отлично прыгают», — на меня перескакивает что-то уродливое, пушистое, многоногое и ненасытное, навсегда засела в моей голове. Да и покрытые инициалами и граффити сиденья унитазов — если они вообще имелись — привлекательнее не выглядели. Мне казалось, что как бы осторожно я ни пристраивался, какой-нибудь неведомый ужас из глубин канализации сумеет добраться до самой дорогой для меня части тела.
Несмотря на все эти неприятности, в субботу вечером наша компания — те из парней, кому не с кем было пойти на свидание, — отправлялась в кино, останавливаясь за четверть мили до конечного пункта, чтобы запихнуть одного из участников вечеринки в багажник. Туда всегда попадал тот, у кого не хватало денег на входной билет, кто все спускал на пиво, «Плейбой» и презервативы, которым наверняка суждено было сгнить в его бумажнике. Потом мы подъезжали к кассе, и нас тут же спрашивали: «В багажнике кто-нибудь есть?»
Видимо, наша компания вызывала подозрения, но мы никогда не признавались, что везем тело в багажнике, и по какой-то причине нас никогда не заставляли его открывать. После того как мы категорически все отрицали и заявляли, что ни о чем таком даже не думали, продавец билетов некоторое время пристальным взглядом пытался сломить нашу решимость, а затем брал у нас деньги, и мы въезжали внутрь.
6