Верно и то, что восемь дней назад подводная лодка США, патрулирующая Японское море, сбила северокорейскую экспериментальную ракету в северокорейском воздушном пространстве. Официальный представитель КНДР назвал это актом военной агрессии и пообещал адекватное возмездие. Не совсем так: если быть точным, он пообещал, что теперь рты американцев наполнятся пеплом. Сам Верховный Лидер ничего не сказал. После покушения, которого не было, он вообще не появлялся на публике.
— Не могут же они быть такими идиотами! — замечает Фидельман толстяку через голову кореянки. — Только подумайте, что может из этого выйти!
Хрупкая брюнетка, притиснутая к окну, смотрит на толстяка с рабской гордостью, и Фидельман вдруг понимает, почему она не протестует против вторжения в свое личное пространство его сальных телес. Они вместе. Она его любит. Быть может, даже обожает.
— Ставлю сто баксов, — невозмутимо повторяет толстяк.
Где-то под ними раскинулась Северная Дакота, однако все, что видит Уотерс, — бесконечную, до самого горизонта, холмистую равнину облаков. В Северной Дакоте Уотерс не бывал, и когда пытается представить, каково там, на ум приходит ржавое сельскохозяйственное оборудование, Билли Боб Торнтон и торопливые потрахушки в стогу. По радио диспетчер из Миннеаполиса приказывает «Боингу» набрать высоту до уровня три-шесть-ноль и повысить скорость до семидесяти восьми М[160].
— Бывал в Гуаме? — спрашивает второй пилот. На лице у нее невеселая, натянутая улыбка.
Уотерс в первый раз летит с напарницей-женщиной и старается на нее не смотреть — слишком уж она хороша. Красива, аж дух захватывает. Такое лицо ожидаешь увидеть на обложке журнала. Еще за два часа до полета — пока она не вошла в конференц-зал в аэропорту Лос-Анджелеса — Уотерс знал только ее фамилию, Бронсон, и воображал себе кого-то вроде парня из старой «Жажды смерти».
— В Гонконге был, — отвечает Уотерс. И думает: «Ну какого черта она такая красотка?»
Уотерсу за сорок, хотя выглядит он на девятнадцать: невысокий и стройный, с рыжим «ежиком» и россыпью веснушек. Недавно женился и скоро станет отцом. На приборной доске перед ним приклеен скотчем снимок беременной жены в сарафане. Уотерс не хочет чувствовать влечение к кому-то еще: ему стыдно даже просто замечать красивых женщин. Однако держаться с напарницей холодно и отстраненно не хочется тоже. Он гордится тем, что его авиакомпания активно принимает на работу женщин-пилотов, желает одобрять это и поддерживать. Так что красавица в соседнем кресле порождает в нем мучительный внутренний конфликт.
— В Сиднее был. На Тайване. На Гуаме не был.
— Мы с друзьями занимались там фридайвингом, на Фай-Фай-Бич. Однажды я подплыла к черноперой акуле так близко, что смогла погладить. Нырять голышом — пожалуй, единственное, что нравится мне больше, чем летать.
Слово «голышом» поражает Уотерса, словно удар шокера. Первая реакция. А вторая: конечно, она хорошо знает Гуам — она ведь из ВМС, там и получила летные права. Взглянув на нее искоса, он с изумлением видит, что на ресницах у нее блестят слезы.
Поймав его взгляд, Кейт Бронсон криво, смущенно улыбается; улыбка обнажает щель между передними зубами. Он пробует представить ее бритой наголо и с армейским жетоном. Не так уж сложно. Кейт — красотка с обложки, но под модельной внешностью в ней чувствуется что-то жесткое, бесстрашное, почти звериное.
— Сама не знаю, почему реву. Десять лет там не была. Никого уже и не помню, на Гуаме.
Уотерс пытается придумать какое-нибудь утешение, рассматривает несколько вариантов и все отбрасывает. Нет смысла говорить: «Да ладно, может, все не так страшно, как мы думаем!» — когда оба знают: все может быть гораздо хуже, чем они думают. Намного-намного хуже.
Кто-то стучит в дверь. Бронсон вскакивает, смахивает слезы со щек, смотрит в глазок и отпирает.
160
М — число Маха, в авиации соотношение скорости самолета со скоростью звука (