Робин Уильямс, услышав этот отчаянный хохот, прервал рассуждения о том, кто как передергивает, и, указывая на зрителя, крикнул: «Вы! Да-да, вы, человек-гиена! Можете бесплатно ходить ко мне на все концерты до конца моей гребаной жизни!» Толпа взорвалась шумом, в котором, кроме смеха и аплодисментов, звучал низкий рокот восторга, настолько мощный, что он не только слышался, но и ощущался всем телом — у Бобби в груди гудело так, что все ребра дрожали.
Сам он ни разу не засмеялся, по дороге домой его мутило, ноги казались странно тяжелыми, да и саму дорогу домой он еле нашел. Когда, наконец, добрался, долго сидел на краю кровати, спустив подтяжки и расстегнув рубаху, придавленный безнадежностью и отчаянием.
В руке Хэрриет что-то сверкнуло. Бобби разглядел несколько монеток.
— Хочешь позвонить?
— Да, Дину. Пусть за нами приедет.
— Не надо.
— Я тут больше не могу.
Он посмотрел на ее ноги, на пальцы, все так же воюющие друг с другом, и кивнул. Они поднялись одновременно. И снова оказались слишком близко.
— Что ж, пока. До встречи, — сказала Хэрриет.
— До встречи, — отозвался Бобби.
Ему хотелось взять ее за руку, но он не смог. Хотел сказать что-нибудь, но не мог придумать что.
— Есть здесь парочка волонтеров, желающих быть убитыми? — прозвучал совсем рядом голос Ромеро. — Крупный план в фильме гарантирую.
Бобби и Хэрриет одновременно вскинули руки.
— Я! — выкрикнул Бобби.
— Я! — подхватила Хэрриет и кинулась к Ромеро, по пути наступив Бобби на ногу. — Я!
— Превосходное будет кино, мистер Ромеро, — сказал Бобби. Они стояли плечом к плечу, перебрасываясь словами, пока Савини заряжал Хэрриет пиропатроном — в презерватив наливался сахарный сироп с пищевым красителем, который, лопаясь, изображал попадание пули. Сам Бобби был уже заряжен, в прямом и переносном смысле. — Настанет время, когда каждый в Питсбурге будет клясться, что играл у вас мертвеца.
— Подлизнул, что твой профи, — одобрил Ромеро. — Похоже, давно в шоу-бизнесе?
— Шесть лет офф-Бродвея[16], — признался Бобби. — Плюс поиграл в большинстве из комедийных клубов.
— А теперь вернулся в великий Питсбург? Неплохая карьера, малыш. Все шансы стать местной звездой.
К Бобби подлетела Хэрриет с развевающимися волосами.
— Готово! Прямо в сиську попадут!
— Потрясающе, — оценил Бобби. — Не зря говорят, что надо просто идти вперед — никогда не знаешь, где случится чудо.
Джордж Ромеро подвел их к нужным отметкам и кратко обрисовал, чего именно хочет от них добиться. Свет направили на серебристые, блестящие зонты, от которых лилось раскаленное белое сияние. На плиточном полу около квадратной колонны развернули бугристый полосатый матрас.
Хэрриет предполагалось застрелить первой. Она должна была дернуться, но продолжать идти, не сбавляя шагу и не обращая внимания на выстрел. Бобби, в свою очередь, падал, получив пулю в лоб следом за ней. Заряд спрятали в латексной складке разрубленного скальпа, ведущие к нему проводки — в волосах.
— Ты должен свалиться первым и откатиться назад и вбок, — инструктировал Ромеро. — Можно сперва рухнуть на одно колено, а потом выпасть из кадра. Если чувствуешь в себе силы, попробуй сразу опрокинуться на спину. Главное, угодить именно на матрас, травмы нам тут не нужны.
В эпизоде снимались только Бобби и Хэрриет, камера должна была взять их по пояс. Остальная массовка выстроилась вдоль стен торгового центра. Пристальные взгляды и шепот приятно щекотали нервы Бобби, добавляя адреналина. Том Савини примостился поодаль на коленях с металлической коробочкой в руке, откуда тянулись провода к Хэрриет и Бобби. Рядом сидел маленький Боб, положив подбородок на руки, сжимавшие селезенку; его глаза горели восторгом. Савини объяснял ему, что сейчас произойдет, чтобы тот не испугался при виде крови на груди матери, но мальчик и без того был спокоен.
— Я весь день глядел на ваши ужасы. Они не страшные. Смешные даже.
— Камера! — скомандовал Ромеро.
Бобби вздрогнул. Разве уже снимают? Им ведь только что показали отметки! Господи, Ромеро подошел к оператору!.. Бобби инстинктивно схватил Хэрриет за руку. Та на миг сжала и тут же отпустила его пальцы. Режиссер вышел из кадра.
— Мотор!
Бобби закатил глаза так усердно, что перестал различать, куда ему двигаться. Безвольно свесил челюсть. И тяжело шагнул вперед.
16
Офф-Бродвей — «вне Бродвея», профессиональный театральный термин, которым обозначаются сценические площадки в Нью-Йорке вместимостью от 100 до 499 посетителей. По своим размерам эти театры меньше бродвейских.