— Не бойтесь, братья! Кураж![17] — промолвил господин Фратю, испуганно озираясь.
— Где Хаджи Смион? — спросил кто-то.
Все оглянулись по сторонам.
— Куда-то убежал.
— Вот он!
Хаджи Смион показался из-за орехового дерева, без шапки, белый как полотно.
— Ушли? — спросил он и, оглядевшись, прибавил: — Что теперь делать?
— Говорите! — озабоченно промолвил Мирончо.
— Я убегу, — объявил Хаджи Смион.
— Убежишь?
— С какой это стати — бежать? Кто заварил кашу, тот пусть ее и расхлебывает, — сурово произнес Хаджи Атанасий.
— У меня совесть чиста. Я политикой не занимаюсь, — смиренно промолвил Иван Капзамалин.
— И я тоже, — откликнулся Иван Бухал беспечно.
— Моя политика — у меня на ночном колпаке. Пускай бей приходит, — она и ему будет по вкусу, сакраменто дио[18], — заявил Мирончо.
Иванчо молчал. А господин Фратю воскликнул:
— Не волнуйтесь, братья! Свобода требует жертв…
— Что ты там ищешь, Хаджи? — спросил Мирончо.
— Свой фес.
— До него ли теперь? Иди сюда.
— Зачем?
— Надо посоветоваться, что делать.
— Я убегу.
— Убежишь?
— Убегу.
— Ты с ума сошел!
— Ничуть не бывало.
— А мы все остаемся.
— Убегу.
— Один?
— Нет, с фесом своим, — ответил Хаджи Смион, возобновляя поиски.
— Как? А жена, а дети? — спросил Хаджи Атанасий.
Хаджи Смион поглядел на него растерянно.
— Какая жена? Какие дети?
— Твои.
— Мои? Ах да, ты прав. Никуда не побегу. Где их повесят, пусть и меня там… Но куда же девался мой фес, черт возьми?
И он окинул взглядом головы товарищей. Потом промолвил:
— Видно, тот забрал.
— Да, да, учитель взял его, — подтвердил Головрат.
— А его фес где?
— Да вон он, на суку висит… Возьми его, Хаджи, и пойдем, — сказал Мирончо.
— Я? Упаси боже.
— Бери. Не все ли равно?
— Что я? С ума сошел? Фес бунтовщика! Ох! — И он схватился за голову.
— Что случилось? — спросил Мирончо, заметив, что Хаджи Смион страшно побледнел.
— Да тот теперь в моем фесе перед беем стоит! Я пропал!
— Кураж, Хаджи! Свобода покупается дорогой ценой, — зловеще изрек господин Фратю.
Хаджи Смион поглядел на него с испугом, потом, совсем растерявшись, спросил:
— А если нас арестуют?
— Арестуют — свяжут, — кислым тоном ответил Мирончо.
— Неужто свяжут?
— А потом — веревку на шею.
— Ну, а потом?
— А потом затянут — и кончено.
— Это ясно.
— Я убегу.
— Куда?
— В горы, на вершины, к хэшам, к воеводе Тотю и Хаджи Димитру. Драться буду.
Несмотря на серьезность положения, это внезапное проявление воинственности Хаджи Смиона рассмешило всю компанию. Но Иван Стамболия успокоил его:
— Чтобы нас повесили — этого я не думаю. Что мы такое сделали, чтобы вешать нас? Ну, может, придется две-три ночи на голубятне провести, пока не разберутся.
— Это пустяки, — ободрившись, промолвил Хаджи Смион. — Слава богу, совесть у нас чиста. Идем, а там — что бог даст. Не робейте.
Но тотчас остановился и обернулся к Йоте.
— Иванчо!
— Что такое?
— Давай обменяемся фесами. Этот на колодке сидел и к тебе больше пойдет.
— Не надо мне его, — благоразумно отказался Йота.
— Ей-богу, пойдет.
Иванчо вытянул руки вперед и отбежал в сторону, ускользая от настойчивой руки Хаджи Смиона.
— Ну, возьми ты себе, Хаджи Атанасий.
— Что ты, что ты, что ты! Я, старик, — в таком фесе?
— Мне тоже не подходит, — сказал Хаджи Смион. И, хищно взглянув на Иванчо, прибавил:
— Да в чем дело? Ты что? Феса боишься?
В чаще как будто кто-то показался.
— Жандармы! — вскрикнул один из присутствующих.
— Сакраменто дио! — тревожно промолвил Мирончо. — Эти агаряне — такие скоты. Того и гляди устроят нам ловушку и замучают, по судам таская. Проклятое время!.. Иди тогда, кланяйся чорбаджи Цочко.
— Тебе что? У тебя патент. А вот мы, бедные, — жалобно протянул Хаджи Атанасий. — Эх, «атмосфера накалилась»!.. Где они теперь? Хотелось бы на них посмотреть, — прибавил он, ища взглядом учителя и господина Фратю.
На лице Мирончо вдруг появилось выражение решительности. Он побледнел.