Одним из таких счастливых или удачливых героев был и чорбаджи Нено. Чтобы понять, каким образом этот ограниченный и слабохарактерный человек сумел выдоить из сосцов богини судьбы такое огромное количество золота и серебра, нам надо поискать какой-нибудь аналогии в природе, так как без содействия ее законов невозможно решить ни одной серьезной психологической проблемы.
Представьте себе, что вы — средних размеров камень, что природа или ваша судьба произвела вас на свет только для того, чтобы кинуть вас в Тунджу; но при этом вам удалось уберечься и от мелких песчинок, так часто погребающих под собой счастье множества небольших камешков, и от крупных камней, столь же часто затирающих мелкого себялюбца и ни за что не дающих ему пошевелиться. Словом, представьте себе, что вы попали на удачное место, что в этот момент Тунджа была достаточно полноводна и стремительна и что вас без особых трудностей и осложнений отнесло течением от Калофера к Казанлыку. Так же бывает и с людьми. Сперва удача дарит им что-нибудь незначительное, это незначительное тащит за собой другое, две незначительности соединяются с чем-то третьим, которое уже кое-что, это третье кое-что совокупилось с четвертым, представляющим собой уже что-то, четвертое что-то породило множество других маленьких что-то и так далее, и в один прекрасный день вы видите, что человек, которого вы считали неспособным цыганского осла напоить, вдруг стал богатым, важным, гордым, «именитым», «знатным», прославленным чорбаджием. Так вышло и с Нено, которого аристократия называла «кир Нено», демократия — «чорбаджи Нено», а средний слой — «челебия»[87]. К двадцати пяти годам он имел уже более ста тысяч грошей наличными, а в то время, к которому относится наше повествование, его состоянию завидовали даже пловдивские откупщики.
Кем были родители кира Нено и какого он был роду-племени, на эти вопросы казанлыкская генеалогия до сих пор не сумела ответить, хотя у казанлыкцев есть немало и бывших и современных писателей-критиков. Из преданий, сохранившихся в любознательной голове отца Стояна, я сумел извлечь только то, что, проверив, осмотрев и пересчитав свои сто тысяч грошей, Нено решил жениться.
«Но у жены моей не должно быть ни братьев, ни сестер, так как у меня нет родителей», — подумал он и приступил к поискам. Сто тысяч грошей — самая убедительная сваха на свете, так что очень скоро его желание осуществилось. Через полторы недели после Петрова дня Нено был уже женат на дочери Димитра Хлапара, который через некоторое время оставил зятю три лавки, дом, розовый сад и обладательницу алых губок. Какое наслажденье!
После женитьбы Нено испытал глубокое, неописуемое блаженство: как у него стало чисто, уютно, спокойно! Все в доме дышало весельем и счастьем: и потолок, и постель, и подсвечник, и рукава, и медная посуда, и деревянная ступка для чеснока, и белая шитая рубашка жены, время от времени подходившей к нему — посидеть рядом на лавке… Правда, его голубка все больше помалкивала, не ворковала, но это именно и нужно было Нено, который не желал ничего, кроме тишины и спокойствия.
— Погляди, — говорила она. — Я была у крестной и выпросила у нее вот этот горшочек. Правда, хорошенький?
— Очень хорошенький, — отвечал Нено, целуя жену.
И снова — тишина и спокойствие.
Горшок ставился на место, а нежная супруга появлялась опять, снимала нагар со свечи, зажигала лампадку перед иконой, о чем-нибудь спрашивала мужа, получала ответ… И снова тишина и спокойствие. Нено объяснял молчание жены тем, что ей, как и ему, дороги тишина и спокойствие и что все ее способности направлены на то, чтобы эту тишину и спокойствие непрерывно охранять. А каким нежным голоском пролепетала эта голубка о выпрошенном у крестной горшочке! В ее голосе слышались и любовь к Нено и непрестанная забота о его тишине и спокойствии… Жена Нено была одной из самых добросовестных исполнительниц тех заветов, которые с малых лет внушаются девушкам в родительском доме при помощи повседневных примеров из действительной жизни, — заветов, основанных на принципе: «Не из дома, а в дом». Этой теорией, все в жизни расценивающей с точки зрения возможности побольше добыть и нажить, руководится множество женщин, которых молоденькими, может быть, насильно выдали за какого-нибудь пятидесятилетнего вдовца, но которых потом никакими клещами не вырвешь из объятий старика, так как они сразу становятся жалкими рабынями лозунга «наживи!», составляющего всю религию мужа, и превращаются в безудержных стяжательниц и скопидомок.