— А теперь спроси, как зовут его. — И девушка показала на Уинтерборна.
Но до этого Рэндолфу не было никакого дела; он продолжал забрасывать Уинтерборна сведениями о своей семье.
— Моего отца зовут Эзра Б. Миллер. Мой отец не в Европе. Он в лучшем месте.
Уинтерборн подумал было, что такими словами мальчика научили сообщать о пребывании мистера Миллера в небесной обители. Но Рэндолф тут же добавил:
— Мой отец в Скенектеди.[10] У него там большое дело. Он богатый-пребогатый.
— Ну, знаешь! — воскликнула мисс Миллер и, опустив зонтик, стала разглядывать расшитую кромку на нем.
Уинтерборн отпустил мальчугана, и тот побежал по дорожке, волоча за собой альпеншток.
— Ему в Европе не нравится, — сказала девушка. — Он хочет вернуться.
— В Скенектеди?
— Да, домой. Сверстников у него здесь нет. Правда, есть один мальчик, но он без учителя и шагу не ступит, играть ему не позволяют.
— А ваш брат не учится? — спросил Уинтерборн.
— Мама хотела взять ему учителя — в поездку. Одна леди порекомендовала нам такого; она американка, может быть, вы ее знаете? Миссис Сэндерс. Кажется, из Бостона.[11] Она порекомендовала маме учителя, и мы хотели взять его с собой. Но Рэндолф заявил, что он не желает разъезжать с учителем и не будет заниматься в вагоне. А мы на самом деле почти все время проводим в вагонах. У нас была одна попутчица, англичанка, кажется, мисс Фезерстоун, может быть, вы ее знаете?[12] Она спросила, почему я сама не занимаюсь с Рэндолфом, не «наставляю» брата, как она выразилась. А по-моему, скорее он может меня наставлять, чем я его. Он такой смышленый мальчик.
— Да, — сказал Уинтерборн. — Он, кажется, очень смышленый.
— Мама решила взять ему учителя, как только мы приедем в Италию. Ведь в Италии можно достать хороших учителей?
— Безусловно, можно, и очень хороших, — ответил Уинтерборн.
— А может быть, она отдаст его в школу. Рэндолфу надо учиться. Ведь ему только девять лет. Он пойдет потом в колледж. — И продолжая в том же духе, мисс Миллер рассказывала о семейных делах и о многом другом. Она сидела, сложив на коленях свои поразительно красивые руки, унизанные кольцами с драгоценными камнями, и ее ясные глаза то смотрели прямо в глаза Уинтерборна, то обегали сад, то останавливались на гуляющей публике или на прекрасном виде, который открывался вдали. Она говорила с Уинтерборном так, как будто давно знала его. Он был очень рад этому. Ему уже несколько лет не приходилось встречать таких разговорчивых девушек. Эту молоденькую незнакомку, которая подошла к нему и села рядом на скамью, можно было бы назвать болтушкой. Она держалась очень спокойно, она сидела в очаровательной, непринужденной позе, но ее глаза и губы находились в непрестанном движении, голос у нее был мягкий, певучий, тон общительный. Она представила Уинтерборну полный отчет о своем путешествии по Европе в обществе матери и брата, об их дальнейших планах и особенно подробно перечислила все гостиницы, в которых они останавливались. — Эта англичанка, мисс Фезерстоун, наша попутчица, — говорила она, — спросила, правда ли, что в Америке все живут в гостиницах. А я сказала ей, что в стольких гостиницах мне за всю мою жизнь не приходилось бывать. Я нигде не видела такого множества гостиниц, как в Европе, одни гостиницы — и больше ничего! — Но в этих словах не слышалось раздражения: мисс Миллер, видимо, ко всему относилась с легким сердцем. Она добавила, что гостиницы эти очень хорошие, надо только привыкнуть к их порядкам и что вообще в Европе чудесно. Она нисколько в ней не разочаровалась, ни чуточки, может быть, потому, что слышала много рассказов о европейских странах и до поездки. Ведь столько друзей бывало здесь, и не раз. Кроме того, у нее всегда было очень много парижских туалетов и других вещей. А ведь стоит только надеть парижское платье, и чувствуешь, как будто ты в Европе.
— Вроде волшебной шапочки?[13] — сказал Уинтерборн.
— Да, — ответила мисс Миллер, не вникая в это сравнение. — Мне всегда хотелось в Европу. Конечно, не для того, чтобы накупать себе платьев. По-моему, все самое красивое и так отсылается в Америку; то, что видишь здесь, на редкость безобразно. Единственно, чем я недовольна в Европе, — продолжала она, — это обществом. Общества здесь совершенно нет, а если и есть, я не знаю, куда его запрятали. Может, вы знаете? Должно же оно где-то быть, но где? Я очень люблю бывать в обществе, дома мне никогда не приходилось скучать. Не только в Скенектеди, но и в Нью-Йорке. Зиму я обычно провожу в Нью-Йорке. Там мы очень часто выезжаем. Прошлой зимой в мою честь было дано семнадцать обедов, и три из них давали мужчины, — сказала Дэзи Миллер. — В Нью-Йорке у меня даже больше знакомых, чем в Скенектеди… Знакомых мужчин больше, да и подруг тоже, — добавила она после паузы. Потом снова помолчала; на Уинтерборна смотрели очаровательные живые глаза его собеседницы, ее губы улыбались ему легкой, несколько однообразной улыбкой. — Я очень часто бывала в мужском обществе, — сказала мисс Миллер.
10
11
12
13