— Ужасный зал, мы не слышали ни слова, — заметил сэр Артур.
— О да, ложи… — проговорил вполголоса Уотервил.
— Я немножко разочарована, — продолжала миссис Хедуэй, — но мне хочется узнать, что будет с этой женщиной дальше.
— С доньей Клориндой? Вероятно, ее убьют[70]: во французских пьесах женщин обычно убивают, — сказал Литлмор.
— Это напомнит мне Сан-Диего! — вскричала миссис Хедуэй.
— Ну, в Сан-Диего убивали не женщин, а женщины.
— Однако ж вы остались в живых, — кокетливо возразила миссис Хедуэй.
— Да, но я изрешечен пулями.
— Бесподобно! — продолжала дама, поворачиваясь к гудоновской статуе. Какое прекрасное изваяние.
— Вы сейчас читаете господина Вольтера? — предположил Литлмор.
— Нет, но я приобрела его сочинения.
— Вольтер — неподходящее чтение для женщин, — строго произнес англичанин, предлагая миссис Хедуэй руку.
— Ах, почему вы не сказали мне этого раньше, до того, как я их купила! — воскликнула она с преувеличенным испугом.
— Я и вообразить не мог, что вы купите сто пятьдесят томов.
— Сто пятьдесят?! Я купила всего два.
— Быть может, два не так уж сильно вам повредят, — заметил Литлмор с улыбкой.
Она пронзила его укоризненным взглядом.
— Я знаю, что вы хотите сказать. Что я и так плохая. Что ж, как я ни дурна, вы должны меня навестить. — И, бросив на ходу название отеля, она покинула фойе вместе со своим англичанином. Уотервил с интересом поглядел ему вслед; он слышал о нем в Лондоне, видел его портрет в «Ярмарке тщеславия»[71].
Вопреки утверждению этого джентльмена, спускаться в зал было еще рано, и наши друзья вышли на балкон.
— Хедуэй… Хедуэй?.. Откуда, черт возьми, у нее это имя?! — воскликнул Литлмор, в то время как они глядели вниз, в исполненный жизни мрак.
— Вероятно, от мужа, — предположил Уотервил.
— От мужа? Но от которого? Последнего звали Бек.
— А сколько их у нее было? — спросил Уотервил; ему не терпелось услышать, почему миссис Хедуэй нельзя назвать добропорядочной.
— Понятия не имею. Это нетрудно выяснить, поскольку все они, как я полагаю, живы. Когда я ее знал, она была миссис Бек… Нэнси Бек.
— Нэнси Бек! — в ужасе вскричал Уотервил. Ему представился ее профиль, тонкий профиль прекрасной римской императрицы. Да, тут многое нуждалось в объяснении.
Литлмор все объяснил ему в нескольких словах еще до того, как они вернулись в кресла, добавив, правда, что не может пока пролить свет на ее теперешнее положение. Она была для него воспоминанием о днях, проведенных на Западе; в последний раз он видел ее лет шесть назад. Он знал ее очень хорошо, встречался с ней в разных местах; полем ее деятельности были, главным образом, юго-западные штаты. В чем заключалась эта деятельность трудно сказать, одно было ясно: она ограничивалась светскими рамками. Говорили, что у нее есть муж, некий Филаделфус Бек, издатель газеты демократов «Страж Дакоты», но Литлмор ни разу его не видел — супруги жили врозь, и в Сан-Диего считали, что брачные узы мистера и миссис Бек почти окончательно распались. Как он вспоминает теперь, до него впоследствии дошли толки, что она получила развод. Получить развод не составляло для нее никакого труда: никто из судей не мог перед ней устоять. Она и прежде раза два разводилась с человеком, имени которого он не помнит, и, по слухам, даже эти разводы были не первыми. Она не знала в разводах никакого удержу. Когда Литлмор впервые встретил ее в Калифорнии, она звалась миссис Грэнвил, и ему дали понять, что имя это не благоприобретенное, а унаследованное от родителей и вновь взятое после расторжения очередного злосчастного союза. В жизни Нэнси это был не первый такой эпизод — все ее союзы оказывались злосчастными, и она переменила с полдесятка имен. Она была прелестная женщина, особенно для Нью-Мексико, но злоупотребляла разводами… Это подтачивало всякое доверие; она разводилась чаще, чем выходила замуж.
В Сан-Диего она жила у сестры, очередной супруг которой (та тоже уже прошла через развод) был самой важной персоной в городе, владел банком (при содействии шестизарядного револьвера) и не давал Нэнси оставаться без крова в ее безмужние дни. Нэнси начала рано, сейчас ей, должно быть, лет тридцать семь. Вот все, что он имел в виду, когда назвал ее недобропорядочной. Хронология ее браков довольно запутана; во всяком случае, ее сестра однажды сказала Литлмору, что была такая зима, когда даже она не знала, кто муж Нэнси. Увлекалась Нэнси чаще всего издателями она питала глубокое уважение к журналистике. Все они, видимо, были ужасными негодяями, — ведь ее привлекательные качества ни у кого не вызывали сомнения. Было прекрасно известно, что как бы она ни поступала, она поступала так из самозащиты. Словом, кое-какие поступки за ней числились. В том-то и суть. Она была очень хороша собой, неглупа, приятного нрава, одна из лучших собеседниц в тех краях. Типичный продукт Дальнего Запада, цветок, возросший на побережье Тихого океана: невежественная, невоспитанная, сумасбродная, но исполненная отваги и мужества, с живым от природы умом и хорошим, хотя и неровным вкусом. Она не раз говорила ему, что подвернись ей только случай… Теперь, по-видимому, этот случай подвернулся. Одно время Литлмор без нее просто пропал бы. У него было ранчо неподалеку от Сан-Диего, и он ездил в городок повидаться с ней. Иногда оставался там на неделю, и тогда они виделись каждый день. Стояла нестерпимая жара; обычно они сидели на задней веранде. Она всегда была столь же привлекательна и почти столь же хорошо одета, как сегодня. Что до внешнего вида, ее в любую минуту можно было перенести из пыльного старого городишки в Нью-Мексико на берега Сены.
70
В последнем действии донья Кларинда, раскаявшись, покидает с братом-авантюристом Падую, где происходит действие комедии.
71
Журнал «Ярмарка тщеславия. Еженедельная выставка политических, общественных и литературных товаров» (1868–1929); при нем выходило приложение «Альбом Ярмарки тщеславия» (1869–1912).