— Войну из-за инструментов? Но ведь это противоречит принципам древних государей,[369] — с трудом выговорил Бо-и.
— Не только из-за инструментов. Разве вы не слыхали, что шанский царь попрал законы морали, что он велел отрубить ноги прохожему, который по утрам, не боясь холодной воды, переходил реку вброд, чтобы узнать, какой у него костный мозг? Или о том, как он приказал вырвать сердце у Би Ганя,[370] своего родича, чтобы проверить, действительно ли в сердце у мудреца семь отверстий? Это считали баснями, но с приездом слепых все подтвердилось. Они к тому же неопровержимо засвидетельствовали, что шанский царь внес хаос и сумятицу в древние мелодии. А из-за этого, оказывается, можно начать войну. Но ведь когда низший покушается на высшего,[371] это тоже противоречит принципам древних государей…
— Лепешки день ото дня становятся меньше — видно, и вправду быть беде, — сказал Бо-и, помолчав. — А тебе, по-моему, следует пореже выходить за ворота и поменьше болтать — занимайся лучше своей гимнастикой!
— Хорошо… — смиренно сказал Шу-ци.
— Сам подумай, — продолжал Бо-и, зная, что в душе брат продолжает упорствовать, — мы здесь чужие и живем лишь благодаря милостям Западного князя, который в свое время позаботился о престарелых. Так что лепешки ли уменьшаются, события ли какие назревают, наше с тобой дело — помалкивать.
— Выходит, мы живем только ради пропитания?
— Болтать надо поменьше. Да у меня и сил нет все это выслушивать.
Бо-и закашлялся, и Шу-ци больше не раскрывал рта. Когда приступ кашля прошел, воцарилась тишина. На седые бороды старцев упали последние лучи осеннего солнца.
Между тем тревога росла: лепешки не только уменьшались в размере — они стали грубее и темнее. Жители приюта все чаще шептались, а с улицы все чаще долетали ржание коней и грохот колесниц. Шу-ци каждый раз выходил за ворота, но, возвращаясь, ничего не рассказывал брату, и все же его возбуждение передавалось и Бо-и: тот будто чувствовал, что ему уже недолго осталось спокойно есть свой рис.
Однажды, это было в конце одиннадцатой луны, Шу-ци, как обычно, встал рано утром, чтобы заняться своими упражнениями.[372] Но, выйдя во двор, услыхал шум и, распахнув ворота, выбежал на улицу. По прошествии времени, которого хватило бы на то, чтобы испечь с десяток лепешек, он прибежал, запыхавшись; нос его покраснел от холода, изо рта клубами валил пар.
— Брат! Вставайте! Война! — почтительно вытянувшись перед Бо-и, крикнул он каким-то хриплым, будто чужим голосом.
Зябкому Бо-и очень не хотелось вылезать из постели в такую рань, но он любил брата. Увидев его в таком возбуждении, он, пересиливая себя, приподнялся, накинул теплый халат и принялся с трудом натягивать под одеялом штаны.
Пока он одевался, Шу-ци рассказывал:
— Только я хотел заняться гимнастикой, вдруг — слышу, будто по улице люди идут, кони скачут; выбегаю на дорогу — так и есть. Впереди большой паланкин, весь в белом шелку, одних носильщиков — человек восемьдесят, на паланкине — деревянная скрижаль с надписью:[373] «Обитель души Вэнь-вана,[374] повелителя Великой Чжоу[375]», за паланкином идут солдаты. Так и есть, думаю: пошли войной на шанского царя. Нынешний князь слывет почтительным сыном: раз уж замыслил важное дело, значит, непременно выставит вперед Вэнь-вана. Бегу я назад и вдруг вижу: на стене нашей богадельни — манифест…
Бо-и оделся, братья вышли из дому и сразу съежились от холода. Бо-и редко выходил на улицу, за воротами приюта все показалось ему непривычным. Не прошли они и нескольких шагов, как Шу-ци указал рукой на стену, где был вывешен пространный «Манифест»:
«Стало Нам известно, что нынешний шанский царь, именуемый Чжоу, поддавшись наущениям женщины, порвал с Небом, внес хаос в летосчисление, отдалил от себя родичей. Следуя советам женщины, он пренебрег музыкою предков, заглушив и осквернив истинные песнопения непристойными песенками. Посему Мы, царь Фа,[376] смиренно взяли на Себя осуществление Небесной Кары. Напряжем же все силы, о мужи, да не повторится сие ни дважды, ни трижды! О чем и уведомляем подданных».
Дочитав «Манифест», старики молча направились к дороге. По обочинам теснился народ, толпа была такой плотной, что сквозь нее не просочилась бы и капля воды. Братья попросили пропустить их. Зеваки обернулись, увидели седобородых старцев и, повинуясь высочайшему указу Вэнь-вана о почитании престарелых, поспешно расступились и пропустили их. Деревянная скрижаль, которую несли впереди шествия, давно исчезла из виду; теперь шли колонны латников. Когда прошло примерно столько времени, сколько требуется, чтобы испечь триста пятьдесят две больших лепешки, показалось множество солдат с парадными знаменами, похожими на разноцветные облака. За ними снова шли латники, а за латниками множество военных и гражданских чинов ехали верхом, тесным кольцом окружив своего повелителя. Повелитель был смуглолиц, с небольшой бородкой; в левой руке он держал желтый топор, в правой — белый бычий хвост; вид он имел грозный и величавый. Это и был сам чжоуский царь Фа, «смиренно взявший на Себя осуществление Небесной Кары».
369
Принципы древних государей. — Имеются в виду принципы управления государством, которыми руководствовались мифические императоры Фу Си, Хуан-ди, Яо и Шунь, благодаря чему Китай процветал и жил в мире и согласии.
370
Би Гань — дядя шанского царя Чжоу-синя, человек прямой и честный, осуждал распутство и зверства своего племянника, за что поплатился жизнью.
371
Здесь под «низшим» подразумевается правитель вассального царства Чжоу, под «высшим» — царь Чжоу-синь.
372
Имеется в виду популярная в Китае разновидность дыхательной гимнастики по системе «великого предела», правила которой были впервые разработаны в эпоху Сун неким Чжан Сань-фэном. Великий предел (тайцзи) — первоначальное состояние мира, предшествовавшее отделению неба от земли. В истолковании неоконфуцианских философов XI–XIII вв. «великий предел» — это путь космоса, в его движении рождается сила света, а в его покое — сила тьмы; взаимодействие и противоборство этих двух сил, порожденных «великим пределом», служат источником жизни.
373
По представлениям древних китайцев, поминальная скрижаль с именем покойного становилась обителью его души.
374
Вэнь-ван — мудрый правитель царства Чжоу, которого Чжоу-синь по подозрению в нелояльности заточил в тюрьму.
375
Чжоу — царство, которое находилось в вассальной зависимости от династии Шан. Владения Чжоу охватывали территории, занимаемые ныне провинцией Шэньси в северо-западной части Китая. При Вэнь-ване царство Чжоу заметно усилилось.
376
Фа — имя царя У-вана, сына царя Вэнь-вана, правителя царства Чжоу, свергнувшего шанского царя — тирана Чжоу-синя, и основавшего династию Чжоу.