— Кто ее знает. Ног ее я тоже не видал. Только у многих тамошних баб ноги и вправду смахивают на свиные копытца.
Услышав, что разговор от головы императора перешел к женским ножкам, Шу-ци, человек строгих правил, нахмурился, поспешно заткнул уши и бросился в дом. Бо-и, который все еще не спал, тихо спросил:
— Опять занимался гимнастикой?
Не отвечая, Шу-ци медленно прошел к постели Бо-и, сел на краешек и, наклонившись к брату, рассказал ему все, что слышал. После этого оба долго молчали; наконец Шу-ци, тяжело вздохнув, печально сказал:
— Кто бы подумал, что будут попраны все установления Вэнь-вана… мало того, что нынешний князь к отцу непочтителен, так еще и бесчеловечен… а раз так, мы не можем больше есть здешний хлеб.
— Что же делать? — спросил Бо-и.
— Думаю, что нам лучше уйти…
И, посовещавшись, братья решили завтра же с утра покинуть приют, чтобы не есть больше чжоуских лепешек. Из вещей они ничего не возьмут. Они пойдут на гору Хуашань[384] и доживут там свой век, питаясь листьями и дикими плодами. «Небо справедливо и не оставит добрых людей».[385] Как знать, быть может, там найдется что-нибудь еще — вроде лекарственных грибов или осота…
Решение было принято, и на душе у стариков стало легко. Шу-ци разделся и лег, и вскоре услышал, как Бо-и что-то бормочет во сне; сам он тоже почувствовал прилив сил, ему даже почудился нежный аромат грибов… И с этим ощущением Шу-ци заснул крепким сном.
На другое утро братья проснулись раньше обычного, умылись, причесались, взяли оставшиеся лепешки, прихватили палки и вышли через главные ворота — будто бы на прогулку. Из вещей они ничего не взяли, да и нечего было брать, кроме старых, подбитых барашком, халатов, с которыми они никогда не расставались. Старики чувствовали, что уходят из приюта навсегда; это было нелегко — и они то и дело оглядывались.
Прохожих встречалось мало; только заспанные женщины спешили к колодцу за водой. Когда братья вышли на окраину, солнце стояло уже высоко и прохожих стало больше. Чуть ли не каждый шагал с видом победителя, гордо подняв голову, однако старикам все, как обычно, уступали дорогу. Все чаще попадались деревья; на некоторых — их названий братья не знали — уже распускались почки: деревья словно бы окутал зеленовато-серый дымок; затесавшиеся между ними сосны и кипарисы казались в утренней дымке особенно зелеными.
Среди этого простора, приволья и красоты Бо-и и Шу-ци чувствовали себя помолодевшими, их шаг стал легким и свободным, на душе было радостно.
На следующий день, после полудня, братья подошли к развилку дороги и вежливо осведомились у оказавшегося неподалеку старика, куда им лучше идти.
— Какая жалость, — сказал старик, — приди вы чуть пораньше, могли бы продолжать путь вместе с табуном, который здесь прошел. Идите пока по этой дороге. Развилков будет еще много, там, дальше, спросите.
Шу-ци вспомнил, что в полдень их и впрямь обогнали какие-то инвалиды с большим табуном дряхлых, тощих, хромых и облезлых лошадей. Табун внезапно появился у них за спиной и едва их не затоптал. Теперь, пользуясь случаем, Шу-ци решил узнать, куда и зачем гнали лошадей.
— А вы разве не слышали? — удивился старик. — После того как наш великий государь «смиренно совершил Небесную Кару», нет больше надобности поднимать массы и двигать войска — вот коней и пустили пастись у подножия горы Хуашань. «И вернули коней на южный склон горы Хуашань», помните? Осталось лишь «пустить волов на луг у Персиковой рощи»![386] Похоже, что на этот раз люди и вправду смогут наконец-то мирно есть свой хлеб.
Стариков будто окатили ледяной водой, они почувствовали озноб, но, овладев собой, спокойно, без дрожи в голосе, поблагодарили старика и зашагали дальше по указанному им пути. Увы, «возвращение коней на южный склон горы Хуашань» растоптало все их надежды, поселив в душе смятение и неуверенность в будущем.
Молча, в стеснении сердца, продолжали они свой путь и к вечеру подошли к невысокому холму из желтого лесса, поросшему редким леском. В лесу виднелось несколько глинобитных хижинок, и старики еще по дороге решили попроситься туда на ночь.
До холма оставалось всего несколько шагов, когда из леска выскочили пятеро здоровенных молодцов свирепого вида, в рваном платье, с белыми повязками на головах. В руке у главаря был нож, у остальных — дубины. Молодчики сбежали с холма, выстроились в ряд поперек дороги, все разом вежливо кивнули головой и громко закричали:
384
Хуашань — одна из пяти священных вершин, почитаемых китайцами, находится в провинции Шэньси.
386
Выражения из книги «Шуцзин», означающие, что после жестокой войны в стране воцарился мир.