— Ну как, нашел он уже ответ, ради чего живет человок? — обратился Свиридов, поглаживая рукой свою русую бородку, к молчавшему Шлиферу. — Вот вы, Цалел Исаевич, когда шли в бой и в любую минуту могли погибнуть, задавались вопросом, зачем живет человек?
— Тогда, Виталий Андреевич, — ответил Цалел, пряча от Свиридова свои усталые глаза, — некогда было задумываться над этим.
— Ошибаетесь, товарищ Шлифер, если так думаете. Мне не пришлось быть на войне. Я тогда ребенком был. Но убежден, что и тогда люди думали об этом. Потому мы и одержали победу в войне, что знаем, зачем живем. Нет ничего для человека страшнее и опаснее, Цалел Исаевич, чем одиночество, замкнуться в своем собственном мирке. — И точно речь до сих пор шла только о поездке в Игарку, Свиридов продолжал: — В Игарку прибывает лес для нашего завода. Он предназначен для выполнения особо важного заказа. Нужно на месте посмотреть его опытным глазом. У нас на заводе нет более подходящего человека, чем вы. Выехать надо на будущей неделе. Времени, чтобы подумать, у вас, по-моему, достаточно.
— Надолго надо ехать? — спросия Цаля, рассеянно глядя на Свиридова.
— Думаю, не больше чем на неделю. Ну и около недели, вероятно, займет дорога. Вам вообще следовало бы вернуться на завод. Подумайте и об этом, товарищ Шлифер.
Азриелю, который пришел вскоре после ухода Свиридова, Цалел ничего не сказал. Он заранее знал, что скажет Азриель и какой даст совет. Лучше всего, скажет Азриель, сидеть дома, никуда не ехать.
19
Весь день ветер гнал из тайги серые хмурые облака и раскачивал темные воды Енисея, а к вечеру утих, будто и не было его. Осталась только зимняя стужа, ежеминутно готовая разразиться снегопадом. На этот раз снег вряд ли растает так быстро, как на прошлой неделе, когда Цалел приехал; в такой холод снег, того и гляди, долежит до самого лета. Послушать геолога, живущего в одном номере с Цалелом в маленькой бревенчатой гостинице, тут лета и вовсе не бывает, только ветер да снег. Неудивительно, что сосед по комнате смотрит на Цалела как на чудака, — видимо, удивляется, зачем это Шлиферу, которому уже за шестьдесят, понадобилось отправляться в такой дальний тяжелый путь, к берегам холодного серого Енисея, где не сегодня-завтра установится санный путь. А вот Свиридова Цалел ничуть не удивил, когда сообщил ему, что едет. Он сразу почувствовал, что ничего другого Свиридов от него и не ждал. По-видимому, Виталий Андреевич знал и то, что Цалелу, быть может, придется несколько дней дожидаться, пока лес, который прибудет в Игарку, перегрузят на баржу и отправят в Красноярск, а уж оттуда железной дорогой на завод, — не потому ли он так торопил его с отъездом? Вообще Цалелу кажется, что его послали совсем не потому, что он разбирается в лесе. На заводе есть и еще такие же знатоки леса, как он. Свиридов, очевидно, имел в виду другое, что-то более важное. С тех пор как Цалел сюда приехал, его не покидает чувство, будто Свиридов тоже здесь, где-то рядом, и наблюдает за ним, как наблюдают за человеком, делающим первые шаги после тяжелой и длительной болезни.
— Еврей, кажется? — услышал вдруг Цалел.
Человек, который это сказал, даже не остановился, будто вовсе не к Цалелу обращался.
Цалел нагнал его:
— Что ж вы убегаете, не дождавшись ответа?
Седой человек в черном полушубке с облезлым воротником улыбнулся.
— Значит, не ошибся, — сказал он, довольно потирая руки. — А ведь могло оказаться, что вы и не еврей.
— Не понимаю, почему это вас интересует?
— А вас?
— Меня?
Человек, казалось, не расслышал.
— Да, да, — повторил Цалел, — почему вы полагаете что это должно меня интересовать?
— Ай-яй-яй! А то, что сегодня читают «кол-нидрей»[6], вас тоже не интересует? — Человек в полушубке уже не спрашивал, а поучал. — Ведь сегодня вечером канун Судного дня. Но как собрать «миньен»?[7] Есть тут евреи, да не то, что нужно. Все молодежь. Вот и приходится искать среди командировочных. Наступает праздник — хлопот не оберешься. Рыскаю вот по городку — от порта к гостинице от гостиницы к порту. С вами, хвала господу, нас будет семеро. Таким образом, нам не хватает трех человек. Но времени осталось мало. Как только сядет солнце, надо начинать богослужение. Не заметили, в порту среди приезжих были еще евреи, кроме вас? И в гостинице не заметили? Чего вы так уставились на меня?
— А? — спохватился Цалел. — Нет, нет. Ничего. Просто так.
Не станет же он рассказывать этому старику с красноватыми бегающими глазами о странном желании, которое у него вдруг появилось: спросить у старика, нет ли в его «миньене» кладбищенского сторожа Азриеля и не Азриель ли подослал его, чтобы напомнить Цалелу, что сегодня канун Судного дня?
7
«Миньен» — десять лиц мужского пола не моложе тридцатилетнего возраста. Это минимальное количество людей, необходимое по канонам еврейской религии для совершения публичного богослужения.