Итак, Пандора — женщина и только женщина. Сперва о ее происхождении: Зевс воспользовался ею как приманкой, задумав отомстить Прометею и всему роду человеческому. Он решил послать людям зло. Не какое-то абстрактное зло, а «зло прекрасное», зло соблазнительное. По его просьбе боги немало потрудились, чтобы его создать. Гефест вылепил из глины «подобие девы стыдливой» (женщина-земля Семонида); Афина украсила ее и обучила немедленно ткачеству (едва родившись, она уже в совершенстве владеет челноком — и это составляет часть ее соблазнительной силы! Женщины не прекращали работать день и ночь, летом и зимой). Афродита же наделила ее харизмой, делающей столь привлекательной царицу пчел Семонида, «мучащей страстью, грызущею члены заботой»; а за этим следуют гирлянды из весенних цветов и золотые украшения. Новобрачная... Для красоты, но ради зла — вот что означает дар Гермеса. Он дает ей имя, ее будут звать Пандора; он также вкладывает в нее «разум собачий... льстивые речи, обманы и лживую, хитрую душу». Вот, собственно, то, что заставляет играть Пандору в плане Зевса «приманку искусную, гибель для смертных». Тогда наивно посвященный в божественные планы брат Прометея Эпиметей согласился жениться на красоте — очевидной — «и тогда лишь, как зло получил, догадался». После того как Пандора открыла крышку сундука, и осталась там только надежда,
Женщина-ловушка
Первоначальная женщина была пустой, и в этой пустоте заключалась ловушка. Ее соблазнительность бросается в глаза. Афродита и сопровождающие ее божества: Хариты и Оры, рассыпающие цветы и кокетливые улыбки, все ведут ее к апогею харизмы. Подобно телу «гривастой кобылицы», это желанное тело является западней, куда попадает муж. Прекрасно. Хотя из-за разделяющей нас культурной дистанции мы не очень хорошо понимаем, почему отсутствие умения ткать могло лишить первую женщину части соблазнительности. Вероятно, ткань уподобляется символическим и магическим сетям, расставляемым женщиной для мужчины. Или во взглядах архаичных поэтов на женщину отражена «экономическая» часть брака (чего она стоит, что она приносит), поскольку, имея в супругах посредственную ткачиху, вы обречены носить плохую одежду...
Чтобы рассказать о западне Пандоры, Гесиод также использует в качестве метафоры улья, но теперь роли меняются. Женщина идентифицируется с трутнем, который, забившись на дно улья-дома, «пожинает чужие труды» (ср. с «жиреющей» женщиной-собакой), то есть труды пчел. А кто же пчелы? Те, кто «с утра и до ночи, покуда не скроется солнце, / Изо дня в день суетятся и белые соты выводят», то есть мужчины. Пока пчелы кружат вокруг улья и трудятся, женский род[20], олицетворяемый паразитами-трутнями, «пожинает чужие плоды в ненасытный желудок»! И этот паразит женского рода с самого рождения не способен обуздать свой аппетит, чтобы иметь возможность приспособиться к «бедности горькой». А ведь эта добродетель пронизывает греческую мораль, начиная с Биаса, одного из семи мифических мудрецов, который считал, что «несчастен тот, кто не выносит несчастья», до классической эпохи, где уважали супругу, «переносящую бедность». Супруги же Гесиода — «спутницы только в богатстве».
Западня наиболее эффективно действует именно изнутри. Заняв свое место, женщина «съедает дом», в котором она устроилась. Этому образу женщины-трутня, находящемуся всегда во главе стола (ср. с женщинами свиньей, ослицей и землей), Гесиод выносит приговор: «Нам на великое горе они меж мужей обитают». Из-за ненасытного женского аппетита мужчина ощущает, как разрушается его плоть. Жить с женщиной — значит впускать к себе голод и рисковать своим здоровьем. К тому же женщина использует аргументы, против которых он не в силах бороться: слишком много разума теряет мужчина в присутствии «разряженного крупа» какой-нибудь женщины (женщина-кобылица, Пандора), к тому же она столь ненасытна в любви, что и «такой силач, как он, засохнет на корню». В античной Греции зачастую есть и совокупляться — одно и то же. Живя вместе с женщиной-ртом или женщиной-влагалищем, мужчина сперва теряет покой, а потом голову. Зевс, посылая людям прекрасное зло, полностью меняет природу наказания, делая его не временным, а постоянным: постоянный соблазн, исходящий от женщины, гарантирует Зевсу постоянное действие ловушки. Мужчина начинает любить то, что стоит ему стольких несчастий.
20
Это, очевидно, кажется странным тем, кто хоть немного знает биологию: поскольку речь идет о царице, мы считаем ее самкой, тогда как трутни скорее самцы; только очень замкнутое положение царицы пчел превосходно подходит к гесиодовой метафоре. Об улье говорил также Аристотель.