После кофе нужно было полдничать; после полдника пили чай; кушали уварюванку. Перед ужином пидвичирковали. Ужин оканчивал посильные труды. Антракты занятий были хотя коротки, но во время их поедалось множество бубликов, пирожков, орехов и семечек. За обедом, бывало, дядюшка с тетушкой так наедятся, что сопят да покручивают головами.
— Угумм… — заворчит дядюшка, ковыляя во рту огромным куском чего-нибудь вкусного.
— Эхмм… — пробормочет тетушка, встанут оба из-за стола, перекрестятся и, взявшись за руки, поддерживая один другого, входят в спальню и ложатся отдыхать после трудов»{4}.
Распорядок дня малороссийских помещиков описан также в повести А. Погорельского «Монастырка», героиня которой жалуется в письме к подруге: «Ах! Маша, милая Маша! Вот уже целую неделю я прожила у тетушки в Малороссии и все еще не привыкла!.. Всякий день гости, так что у меня голова идет кругом. А как здесь много кушают, Маша! ты представить себе этого не можешь. Поутру пьют чай с сухарями и кренделями; потом, часа через два, снидают, то есть завтракают; потом обедают; после того полдничают; потом пьют чай и, наконец, вечеряют, то есть ужинают. Не думай, что я шучу, Маша! После ужина еще подают изюм, миндаль и разные варенья. Кроме того, кузины мои целый день грызут каленые орехи; я не понимаю, как у них зубы не ломаются!»{5}
Монотонный сельский день нарушался приездом гостей в семейные и церковные праздники. Часто гости приезжали без всякого повода, «гостили и кормились по нескольку дней».
О гостеприимстве и хлебосольстве помещиков писали многие мемуаристы. С нескрываемой симпатией автор «Воспоминаний детства» рассказывает о помещике Дубинине: «За обедом его можно было назвать истинным счастливцем: как блестели его глаза, когда на столе появлялась какая-нибудь великолепная кулебяка! С какою любовью выбирал он для себя увесистый кусок говядины! Какая доброта разливалась по всему лоснящемуся его лицу, когда он упрашивал нас "кушать, не церемонясь"! Он так был хорош в своем роде за обедом, что после мне уже трудно было и вообразить его в другом положении. Это был истинно обеденный человек»{6}.
Делом чести для помещиков было накормить досыта приехавших из Москвы или Петербурга гостей.
«Петербургские родственники в простоте своей думали, что насильственное кормление обедом окончилось, но они жестоко ошиблись. Гости, встав из-за стола, отправились с хозяевами в гостиную. Среди гостиной ломился стол под бременем сладостной ноши. Всех лакомств должны были гости отведать хорошенько и объявить о них Ульяне Осиповне свое мнение. Петербургские господа ели, боясь за свое здоровье, и принуждены были еще выпить по чашке кофею с густыми, как сметана, пенками, наложенными собственно Ульяною Осиповною каждому гостю порознь. Такое угощение походило на умысел: уморить гостей индижестией[111]…»{7}
Малороссийская кухня, однако, приходилась по вкусу многим побывавшим «на Украине». «У меня в Киеве жили родные, небогатые люди, — вспоминает А. С. Афанасьев-Чужбинский, — но считавшие за удовольствие принять гостя, чем Бог послал. У тетушки в особенности подавали превосходный постный обед, какого, действительно, не найти и у самого дорогого ресторатора»{8}.
Известный хлебосол генерал И. Н. Скобелев уверял своего приятеля, что «нигде ему не приводилось лакомиться такими вкусными яствами, как в благодатной Малороссии, которую называл Хохляндией, причем делал исчисление самое подробное всех произведений хохлацкой кухни. Об одном только на своих малороссийских винтер-квартирах сожалел Иван Никитич, а именно о том, что черноглазые хохлушки не умеют русского кваса варить и дерзают величать этот наш "отечественный нектар", как он выражался, "кацапским пойлом"»{9}.
Зато у русских помещиков «отечественного нектара» хватало в избытке. «Как у бедных, так и у богатых число блюд было нескончаемое… Как бы ни был беден помещик, но в ледниках его были засечены бочки мартовского пива, квасу, разных медов, которыми прежде щеголяли хозяева»{10}.
Вовсе не значит, что интересы помещичьего дворянства сводились только к поглощению еды. Вспомним слова П. Катенина о том, что «нет жизни, более исполненной трудов, как жизнь русского деревенского помещика среднего состояния». Однако это не мешало помещику быть «истинно обеденным человеком».