Появление облаков на небе в необыкновенной форме, думали, предсказывает о весьма важных событиях, имеющих вскоре совершиться в сфере жизни политической или общественно-народной и пр. Северное сияние казалось многим особым небесным знамением{7}.
Древние были гораздо богаче нас предзнаменованиями. У них небо, земля, море и все метеоры были указателями будущего и служили хорошим или дурным знаком. Ударял ли гром, тотчас же старались заметить с которой стороны раздался он, с правой или с левой. Если с правой, то это было дурным знаком, если же с левой, то, напротив, счастливым предзнаменованием. Таким образом, познание молнии и грома составляло важную и глубокую науку. Одна тосканская жрица, по имени Биготис, или Бигуа, написала об этом предмете весьма ученый трактат, с благоговением сохранявшийся в публичных архивах{8}.
Одной ночью разразилась сильная гроза. Еще с вечера надвинулись со всех сторон тучи, которые зловеще толклись на месте, кружились и сверкали молниями…
Нас уложили, но мы не спали, робко прислушиваясь к шумным крикам грозы и испуганному чириканью воробьев и глядя в щели ставней, вспыхивавшие синими отсветами огня. Уже глубокой ночью гроза как будто начала смиряться, раскаты уносились вдаль, и только ровный ливень один шумел по крышам… Как вдруг где-то совсем близко грянул одинокий удар, от которого заколыхалась земля… В доме началась тревога, мать поднялась с постели, сняли из-за иконы и зажгли большую восковую свечу «громницу». И долго в доме не ложились, с жутким чувством ожидая какого-то особенного божьего гнева…{9}
Когда по несчастию кто поражен молниею и замертво повержен на землю, тогда раздевают его во всевозможной скорости до самой рубашки и, во-первых, расстегивают галстук и все то, что сколько-нибудь стягивает тело; потом немедленно относят его с того места, на котором он был поражен, на такое, где земля рыхла и можно делать горизонтальную яму такой величины, что тело совсем протяженное свободно в оной может лежать и в глубине своей половиною фута более толщины человеческого тела. Потом скидают с убитого рубашку и кладут его совсем нагого горизонтально в приготовленную яму, так что он лежит на спине, а голова его выше, нежели ноги. В таком положении совсем покрывают тело его вынутою из ямы землею, толщиною на ладонь; однако так, что лицо совершенно открыто и земля, которую бросают, до него не касается, в таком состоянии оставляют убитою лежать несколько времени и почасту прыскают лице его холодною водою. Естьли есть в человеке какие-нибудь следы жизни, то он оживает, как опытами изведано, в час или уже много в 3 часа. Естьли же по прошествии всего времени не видно никакого знака жизни, то человек при ударе в него молнии совершенно убит и само собою уже разумеется, что в таком случае земляная баня не произведет никакого действия и следовательно возвращения жизни ожидать не можно{10}.
В Лубнах первый приветствовал нас статский советник Гильдебрандт и здесь также статский советник Иван Степанович Суденко, коего тамошние жители не называют иначе как старый пан Суденко. Этот почтенный старик, лет семидесяти, преласковый и богомольный, до крайности любил быть везде первым, даже и духовные делали ему уважение; без него никакую службу не начинали… Он жил, как и все малороссийские паны, его состоянием равные, но имел две странности: первая, что ни во что не одевался, кроме сюртуков… Другая странность — в том, что он не мог, как прочие, слышать гром, почему камердинеру его в первейшую обязанность поставлено наблюдать появление облаков, из коих может быть гром и, увидя таковые, делать ему доклад, по которому он, хотя бы в начале обеда, все оставлял и, спрятавшись в подземную комнату, при неугасимой лампаде маливался Богу{11}.
Вскоре, после моего прибытия в Братцово, я была крайне изумлена тем, что произошло в одну ночь. Меня с матерью, возле которой я спала, разбудил стук в дверь. На вопрос матери, кто стучится? послышался голос Александры Евграфовны, la de moiselle de compagnie[24] графини: «Извините, что я вас беспокою. Графиня просит вас пожаловать к ней как можно скорее!» — «Что же случилось?» — спросила испуганная мать моя. — «Начинается гроза; графиня очень опасается! Сделайте милость, пожалуйте скорей!»