Клавдий Красивый, перед начатием сражения с карфагенянами, приказал узнать об успехе битвы посредством гадания над цыплятами. После гадания ему пришли сказать, что цыплята ничего не клевали. «Ну так бросьте их в море, — отвечал он, — может быть, они станут пить». Ответ был смелый, но дело состояло в том, чтобы выиграть сражение: Клавдий проиграл его, и предзнаменования получили еще большую силу.
Жаль, что это уважение к предзнаменованиям делало иногда римлян жестокими и кровожадными. Если ночная птица влетала в храм, ее тотчас же немилосердно убивали{11}.
Кукование кукушки повергало в глубокую печаль того, кто слышал кукование ее «натощак», ибо это предвещало ему скорую смерть… Крик сверчка в комнате предвещал дурное тому, кто входил в комнату из посторонних; чтобы избежать дурных последствий, нужно было пройти в другую комнату… вытье и рытье земли собакой, карканье вороны над домом — дурные приметы…{12}
Глава XI
«Бывают в жизни предчувствия, не подвластные рассудку»{1}
Чаадаев имел постоянное предчувствие и почти желание внезапной смерти. Он боялся холеры и не скрывал своей боязни, но боялся только потому, что конец холерою представлялся ему в каком-то неприличном, отвратительном виде. «Мало того жить хорошо, надо и умереть пристойно», — говаривал он мне и еще недели за две или за три повторил то же, прибавив: «Я чувствую, что скоро умру. Смертью моей удивлю я вас всех. Вы о ней узнаете, когда я уже буду на столе».
…Предчувствия его сбылись! Желание сердца исполнилось! Безболезненна, непостыдна, мирна была христианская твоя кончина накануне Светлого Праздника, за немного часов до первого полуночного удара в большой Кремлевский колокол{2}.
Дельвиг рассказал мне свой план ясно, отчетливо и с большим одушевлением. Видно было, что эта повесть крепко в уме его засела. В эту же поездку речь наша коснулась смерти. Я удивился, с какою ясною и спокойною философиею говорил он о ней: казалось, он ее ожидал. В словах его было какое-то предчувствие, чуждое отвращения и страха; напротив, отзывалось чувство не только покорное, но благоприветливое. Для меня, по крайней мере, этот разговор был лебединая песня Дельвига: я выехал из Петербурга и более не видал его, а он скоро затем умер{3}.
Мать моего университетского товарища, известного профессора Кубарева, Анна Васильевна, рассказывала, что она, будучи по делам в Петербурге, совершенно чувствовала минуту, в которую умерла мать ее в Москве. «Такая тоска сделалась там со мной, — говорила она, — что представить себе не можно. Я прибежала в присутствие, в коем решалось мое дело, не помня себя, вся в слезах; рыдая, пала на колена пред присутствующими и просила, чтоб меня отпустили в Москву». В этот самый час, как после она узнала, и умерла мать ее{4}.
Отчего бывают предчувствия?
Что за тайный и внутренний голос сердца, который предупреждает нас о предстоящих нам опасностях? Неужели это небесное внушение? Неужели это присутствие невидимого духа, бдящего над нашею судьбою? Древние составили из предчувствий род религии. Гомер описывает Ахиллесова соперника, нежного и мужественного Гектора, смущенным каким-то внезапным и неведомым страхом, когда, вырываясь из объятий Андромахи, отправляется на бой с неприятелем: предчувствие близкой смерти гнетет, тревожит его, расстраивает ему душу. Мужество Турна исчезает перед тем, как он должен пасть под мечом Энея: это уже не тот надменный, неустрашимый и смелый герой; книга судеб раскрыта перед ним, и он прочел в ней смертный приговор свой.
Во всех трудных обстоятельствах жизни, кому не случалось чувствовать тех беспокойств и волнений души, тех внезапных и неожиданных ощущений, которые, кажется, открывают нам будущее. Это следствие того, что человек сильно занят одним каким-нибудь предметом. Когда нам угрожает близкая опасность, воображение наше воспламеняется, и так как в подобных случаях можно ожидать только хорошего или дурного, то нетрудно предвидеть или то, или другое. Следовательно, предчувствие можно назвать догадочным суждением о положении, в котором мы должны находиться. Мы мечтаем о счастии, когда счастие улыбается нам; мы ожидаем одних только бедствий, когда судьба начинает угнетать нас.