У себя в загородном доме в Буживале семейная чета каждое лето принимала многочисленных художников, работавших на берегах Сены. Но ни в «Лягушатник», ни в ресторан «Фурнез» Берта никогда не заглядывала.
Конечно, она умела сохранять дистанцию со слишком фамильярными людьми. Поль Валери, женившийся на ее племяннице и, по всей видимости, знавший Берту довольно хорошо, рассказывал: «Что до ее характера, всем известно, что она была очень разборчива и сдержанна, чаще всего держалась особняком, спокойно и почти угрожающе молчаливо; не отдавая себе отчета, она необъяснимым образом держала на расстоянии всех, кроме самых талантливых художников своего времени». Тем не менее все импрессионисты, порой жестокие и несправедливые по отношению друг к другу, были едины в своей преданности Берте Моризо.
И когда в марте 1895 года, три года спустя после смерти мужа, Берта Моризо скончалась, все, кто когда-то был ей близок, были потрясены. Ренуар, работавший в тот момент вместе с Сезанном в Эстаке, получив телеграмму с сообщением о ее смерти, немедленно выехал в Париж, не захватив даже своих вещей.
Придерживаясь порой совершенно противоположных взглядов в жизни, политике и искусстве, импрессионисты были едины в своей любви к музыке. Ренуар и Базиль по воскресеньям часто ходили на концерты Паделу в Зимнем цирке. Так же как Фантен-Латур и Сезанн, они обожали Вагнера, а Сезанн впоследствии даже посвятил ему одну из своих картин — «Увертюра к «Тангейзеру»».[69] Большинство художников бывали на музыкальных вечерах у Эдмона Мэтра, человека достаточно состоятельного, чтобы приглашать лучших исполнителей.
О Вагнере, с которым Сезанн познакомился в Палермо во время двадцатиминутного сеанса позирования, художник говорил с удовольствием. «Вагнер мне понравился. Я увлекся потоком страсти, которым насыщена его музыка, — рассказывал он Волану. — И вот однажды кто-то из моих друзей отвез меня в Байрейт. Я, конечно, выбрился по-королевски. Завывания валькирий в начале оперы — это неплохо, но если то же самое длится шесть часов подряд, можно сойти с ума. Я всегда буду помнить, как оскандалился, когда, будучи в раздражении, с треском сломал спичку, перед тем как выйти из зала».
Еще одним близким другом Ренуара был композитор Эммануэль Шабрие, купивший у него в 1863 году несколько картин, чтобы вложить деньги от полученного наследства. Анри Перрюшо рассказывает, как однажды вечером Шабрие, приглашенный на улицу Сен-Жорж ужинать, сел за пианино Алины и заиграл что-то из сочиненного им по возвращении из Испании. Это была «Espana». Играл он так неистово, что, казалось, струны вот-вот лопнут, а клавиши выскочат. В такт музыке он громким голосом скандировал: «Оле! Оле!» Окно было раскрыто, и прохожие как завороженные останавливались под окнами квартиры, а в финале зааплодировали. После этого случая Алина решила больше не заниматься музицированием. «Любитель всегда смешон», — решила она.
Мане и Дега страстно любили музыку, в детстве они буквально купались в ней. И тот и другой неплохо играли на пианино. Жена Мане Сюзанна была прекрасной пианисткой и играла почти виртуозно, каждую неделю в своем салоне она устраивала концерт, в ее репертуаре были Бетховен, Шуман и, разумеется, Вагнер. Эммануэль Шабрие, бывший частым гостем в ее доме, не раз сменял ее у инструмента, чтобы исполнить собственные произведения.
69
Картина Сезанна «Увертюра к «Тангейзеру»» имеет несколько вариантов. По всей видимости, речь идет о картине «Девушка у пианино, Увертюра к «Тангейзеру»», ок. 1869 года, из собрания Эрмитажа (а не ГМИИ, как полагал Ж. П. Креспель). Картина происходит из собрания И. А. Морозова, который купил ее в 1908 году у Воллара за 20 тысяч франков.