В общих чертах эти праздники проходили по общему праздничному сценарию. На Рождество и Крещение большинство горожан из всех слоев населения посещали церковные службы. Были обильные праздничные застолья с обязательным заливным поросенком, жареным гусем с яблоками и окороком холодной телятины. Во всяком уважающем себя доме на все Святки «ставились столы» и держались целыми днями накрытыми для визитеров. Работать по большим праздникам было грех, и даже дамские рукоделия в эти дни были под запретом. (Также в праздники нельзя было ходить в баню.)
Визиты полагались обязательными на Рождество и Новый год, а на Рождество и Крещение (так же как и на другие большие и приходские церковные праздники) визиты непременно наносили и священнослужители. Придя, «священник надевал епитрахиль, выправлял из-под нее длинные волосы и, становясь перед образом, пел: „Рождество твое, Христе Боже наш…“ Мы прикладывались к кресту вслед за матерью и целовали руку священнику. Он поздравлял нас с праздником, мы отвечали все зараз: „И вас, батюшка“. В это время мать возможно незаметнее вкладывала ему в руку „зелененькую“ (три рубля), которую он ловко подхватывал и опускал в карман», — вспоминала Е. А. Андреева-Бальмонт[335]. Прибывшему со священником дьячку в семье Андреевых полагалась рублевка.
На Рождество и Пасху кроме приходского духовенства приезжали и священники из других мест, знакомые или так или иначе связанные с хозяевами, а еще монахи из тех обителей, где были похоронены их родственники или куда семья ездила на богомолье. «Беспрестанно из залы доносились праздничные песнопения на разные голоса, — вспоминал Н. П. Вишняков. — Я думаю, что прием многочисленного духовенства входил в условия хорошего тона среди тогдашнего купечества. Мне особенно врезались в память монахи из Симонова <монастыря>. Они приезжали в двух экипажах, человек шесть, большей частью рослые и здоровые. Уже одно появление такого числа духовных особ в длинных черных мантиях и высоких черных клобуках, их важная, степенная осанка, сдержанное откашливание и тяжелые шаги по залу вызывали во мне чувство особого уважения, близкого к робости. Мне очень нравилось их пение. У них был особенный напев вполголоса, каким-то сдержанным полушепотом, не повышая и не понижая голосов. Тихая и однотонная, как бы задумчивая гармония в исполнении одних басов производила глубокое впечатление. В ней было что-то аскетическое, бесстрастное, почти отвлеченное, что стремится к небу, выше и выше, дальше от земли и ее буйных тревог…»[336]
Оригинальной чертой собственно Святок были устраиваемые в эти дни гулянья с горками и санными катаниями на парах и тройках. Кроме того, на Святки приходилась самая оживленная часть светского сезона, и молодежь без конца плясала на балах, маскарадах и танцевальных вечерах.
Народные традиции святочного ряженья и колядования были в Москве распространены сравнительно мало, в основном в низовой городской среде — среди мещанства и купечества попроще. Здесь молодежь — нередко дети фабриканта вместе с фабричными рядились медведями, солдатами, бабами и козами, надевали вывернутые мехом наружу тулупы, мазали лица сажей и все вместе, погрузившись в санки, разъезжали по знакомым. Мальчишки из мещанских и мастеровых семей иногда сбивались в ватаги и ходили по знакомым «Христа славить». Войдя в дом, шли к образам и пели «Христос рождается», за что и получали от хозяев пироги и пряники.
В образованном обществе на Святки и Масленицу вместо ряженых появлялись замаскированные. Надевали черное домино, сверх него чужую шубу; маска полностью скрывала лицо, даже глаза были закрыты черным тюлем, и в наемной карете, сев в нее для конспирации где-нибудь на углу другой улицы, отправлялись к кому-нибудь в гости, даже к незнакомым. «Впуск осуществлялся так одна из масок вызывала знакомого гостя, находящегося на вечере, тот отправлялся к хозяину дома, и последний по рекомендации гостя впускал маску, причем хозяин ни в коем случае не имел права открыть, по чьей рекомендации вошли маски». Вообще маски пользовались неприкосновенностью: обычай строго-настрого запрещал срывать с них личину, какие бы речи они ни вели. Маске разрешалось все.
336
Вишняков Н. П. Сведения о купеческом роде Вишняковых. В 3 ч. М., 1903–1911.Ч.3. С. 43–44.