Не менее нежно Москва любила голубей. Редкий двор, особенно купеческий и мещанский, обходился без своей голубятни. Голубятники составляли особую, тоже очень многочисленную касту среди птичьих «охотников» и пользовались собственными специальными сведениями и особой терминологией.
Одним из наиболее знаменитых голубятников в начале века был граф А. Г. Орлов, имевший первоклассную голубятню и в высшей степени знакомый со специфическим восторгом, рождающимся в душе любителя при виде взмывшей в небо голубиной стаи. Выпуская своих птиц, граф специально приглашал гостей и делал это где-нибудь на лугу, в ясный солнечный день. Для пущего эффекта наливали воды в огромную серебряную миску, так что можно было любоваться не только живыми птицами, но и их отражением.
Единомышленников у сиятельного графа было множество. «Какое было наслаждение смотреть, когда пар пять „турманов“, „чистых“, „чигровых“, выпущенных из голубятни на крышу, поднимались моим приятелем при помощи тряпки, укрепленной на шесте, и на широких кругах уносились все выше и выше, почти скрываясь из виду. Надо заметить, что при подъеме голубей, а также при их спуске турмана кувыркались в воздухе… После полета садились на крышу… и смело опять входили в свое жилище и даже приводили довольно часто с собой „чужаков“, — иногда весьма редкие экземпляры, — составляющих, по охотничьим правилам, премию поймавшего»[463], — писал в своих воспоминаниях москвич 1860-х годов. Правда, истинные голубятники, если их голубь уходил к чужим, обязательно его выкупали, иногда за большие деньги.
Как и все птичники, голубятники имели собственных арбитров и свои сборные места. В середине века особенно славился среди знатоков некто Уразов, живший в переулке близ Арбата, который имел множество собственных голубей, в том числе дорогих «лобастых турманов». В доме его постоянно толклись «охотники» — и до хрипоты спорили, чей экземпляр породистее. Потом выпивали, закусывали, играли в вист и снова спорили — всё о голубях.
По воскресеньям вся многочисленная армия голубиных «охотников» собиралась кружками на Лубянском или, впоследствии, Трубном рынке и по целым дням обсуждала тонкости и премудрости своего пернатого хобби.
Помимо породистых в Москве обитало и множество простых «сизарей». Вообще птиц в Москве была уйма. Было много лошадей — и извозчичьих, и хозяйских, которые, разумеется, постоянно гадили, а этим навозом питались огромные стаи московских воробьев. Галки и вороны кормились по помойкам во дворах, а голуби «столовались» около хлебных лабазов и на железнодорожных станциях. Традиционно много голубей было на Красной площади, где их специально прикармливали все желающие. Возле храма Василия Блаженного и вдоль китайгородской стены сидели бабы-торговки с моченым горохом в корзинах и за копейку рассыпали на мостовой стакан горошка, на который тут же слетались постоянно дежурившие неподалеку голуби.
Надо сказать, что порой любовь к птицам в Москве приобретала довольно специфические формы. Весьма многочисленной категорией «охотников» были любители петушиных боев. Модой на это жестокое развлечение Москва, как говорили, тоже была обязана вездесущему графу Алексею Григорьевичу Орлову. Он якобы первым выписал из Англии породистых боевых птиц (красного пера) и с большим вниманием потом следил за их разведением в России, так что каждое снесенное курицей яйцо отдельно учитывалось и на каждого петуха заводилось досье. Соперником Орлова скоро стал богач Всеволожский, петухи которого были серого окраса, и стараниями этих двух энтузиастов уже после 1812 года бойцовая порода широко распространилась за пределы аристократической Москвы. Смешавшись с местными птицами, «англичане» дали начало новой породе — более высокой и сильной, чем первоначальная.