Один из смешных «театральных» эпизодов, в котором участвует молодая дочь свинопаса Глашка, работавшая в доме судомойкой, описал в своем письме к О. С. Павлищевой отец поэта С. Л. Пушкин. В передаче Л. Н. Павлищева это выглядит так: «Вчера мы все хохотали до упаду: Вениамин Петрович вызывал Глашку из кухни нас потешать декламацией из „Евгения Онегина“. Глашка встала в третью позицию и закричала во все горло:
(Глашка тут прыгает, кружится, делает на воздухе какое-то антраша и падает невзначай на пол. Расквасив себе нос, громко ревет и опрометью в кухню. Ей стыдно, все хохочут)»[19].
Петр Абрамович, как и его отец, дожил до очень преклонного возраста и умер 84-летним старцем. Точная дата его смерти неизвестна; скорее всего, произошло это в 1825 году. Пушкин, который впоследствии живо интересовался историей своего рода и переживал ее уже не только как опыт личного общения со стариками, видимо, имел возможность и впоследствии побеседовать со своим двоюродным дедом, получить от него, хоть и отрывочные, но ценные воспоминания и семейные документы. Отметим, заглядывая вперед, что во время Михайловской ссылки Пушкин уже не застал П. А. Ганнибала в Петровском. Последние годы своей жизни старик провел в другом своем имении — Сафронтьево Новоржевского уезда. Это не так далеко от Михайловского, и, возможно, Пушкин ездил туда за материалами, легшими впоследствии в основание его автобиографических заметок и «Арапа Петра Великого»[20]. Во всяком случае, сохранилось письмо Пушкина П. А. Осиповой, в котором он сообщает: «Я рассчитываю еще повидать моего двоюродного дедушку, — старого арапа, который, как я полагаю, не сегодня-завтра умрет, а между тем мне необходимо раздобыть от него записки, касающиеся моего прадеда»[21]. Исследователи предполагают, что тогда же Пушкин и отправился для последнего свидания с П. А. Ганнибалом. И. М. Семенко пишет совсем определенно: «По-видимому, посещение состоялось между 11 и 25 августа 1825 г.»[22]. Нет никаких сведений об общении Пушкина с Вениамином Петровичем Ганнибалом в 1824–1826 годах, хотя странно было бы предположить обратное. В Михайловском заточении, особенно в отсутствие соседей из Тригорского, естественным кажется общение с родственником, который живет неподалеку и, со своей стороны, не только доброжелательно настроен, но и искренне восхищается твоим творчеством. Вероятнее всего (употребим здесь эту гипотетическую конструкцию), они бывали друг у друга.
Неизвестно, что именно запомнилось Пушкину из первого посещения «владений дедовских» летом 1817 года, а что было увидено и осмыслено позднее. Надо заметить только, что за свою короткую жизнь именно в северных имениях Пушкин провел, пусть и не всегда по собственной воле, очень значительное время, поэтому распределить его впечатления по периодам довольно затруднительно. Второй раз он приезжает в Михайловское вскоре после первого своего визита, через два года, и тоже летом.
«Простите, верные дубравы!»
Как протекли эти два года, чем были насыщены, что дали молодому поэту, мы не будем здесь излагать подробно. Остановимся на них бегло только для того, чтобы показать, каким был Пушкин во время своего второго визита в Михайловское и что его волновало. К 1819 году Пушкин приобрел некоторую житейскую опытность. Несколько раз серьезно болел, был на грани жизни и смерти. Когда болезнь приковывала его к постели и он не имел возможности выезжать в свет, много и плодотворно работал. Из написанного тогда самое значительное произведение Пушкина — «Руслан и Людмила». А. И. Тургенев афористически сообщал князю П. А. Вяземскому: «Первая <…> болезнь была и первою кормилицею его поэмы»[23]. В остальное время — всё та же бурная светская жизнь, большей частью весьма вольная, практически не оставляющая времени на творчество, вызывающая опасения даже у ближайших друзей. А. И. Тургенев сообщает о «праздной лености, которая, как грозный истребитель всего прекрасного и всякого таланта, царит над <…> Пушкиным». И далее: «Пушкин по утрам рассказывает Жуковскому, где он всю ночь не спал; целый день делает визиты б…м, мне и княгине Голицыной, а ввечеру иногда играет в банк»[24]. К. Н. Батюшков предлагает для сохранения таланта молодого поэта «запереть в Геттинген и кормить года три молочным супом и логикою. Из него ничего не будет путного, если он сам не захочет; потомство не отличит его от двух однофамильцев…»[25]. О петербургской жизни Пушкина и его мироощущении этого времени дает представление следующий мемуар П. А. Плетнева: «Три года, проведенные им в Санкт-Петербурге по выходе из лицея, отданы были развлечениям большого света и увлекательным его забавам. От великолепнейшего салона вельмож до самой нецеремонной пирушки офицеров, везде принимали Пушкина с восхищением, питая и собственную, и его суетность этою славою, которая так неотступно следовала за каждым его шагом. <…> Большую часть дня утром писал он свою поэму, а большую часть ночи проводил в обществе, довольствуясь кратковременным сном в промежутке сих занятий»[26]. Плетнев, как и прочие воспоминатели, конечно, преувеличивает опасность. Пушкин, судя по многим признакам, в это время уже довольно отчетливо осознавал тот необыкновенный дар, которым обладал. Он писал много, осмысленно, выбирая свой собственный путь в литературе, руководствуясь поэтическим инстинктом, который вел его в совершенно особом и оригинальном направлении.
19
20
21
22
Примечание И. М. Семенко //
23
А. И. Тургенев — П. А. Вяземскому, 18 декабря 1818 // Остафьевский архив. СПб., 1899. Т. 1. С. 174 (репринт: М., 1995).
24
А. И. Тургенев — П. А. Вяземскому, 4 сентября 1818 // Остафьевский архив. Т. 1. С. 119.
25
К. Н. Батюшков — А. И. Тургеневу, 10 сентября 1818 //