Следующие строки из письма Вульфу заключают временную и пространственную перспективу:
Село Тригорское получило свое название от гористого берега Сороти, на которой оно раскинулось. Его владелица Прасковья Александровна Осипова (по первому мужу Вульф) была сильной женщиной с определенной раз и навсегда системой взглядов. В феврале 1824 года она второй раз овдовела и вынужденно приняла на себя все хозяйственные и домашние заботы. Пушкина она полюбила и приняла в дом как родного с первого его появления в Тригорском. Она была старше его почти на 20 лет, годилась ему в матери. Как пишет П. В. Анненков, «Пушкин имел на нее почти безграничное влияние. Все его слова и желания исполнялись ею свято. Он платил за это благорасположение постоянным выражением безграничной дружбы…»[123]. П. А. Осипова, живя постоянно в деревне и будучи хозяйкой большого дома и матерью обширного семейства, прилагала постоянные усилия, чтобы пополнять свое образование, брала уроки у тех же учителей, которые занимались с ее старшими дочерьми, много читала. Присутствие Пушкина рядом и частые, практически ежедневные беседы с ним были для нее, несомненно, отдушиной. Благодаря ему она постепенно познакомилась и с другими людьми литературы, представлявшими в то время интеллектуальную элиту русского общества.
Прасковье Александровне было всего 36 лет, когда Пушкин увидел ее впервые в 1817 году, и 43 года — в 1824-м. Для того времени — возраст почтенный, однако П. А. Осипова все еще была привлекательной женщиной. О ее внешности не без язвительности вспоминает племянница А. П. Керн: «…рост ниже среднего, гораздо, впрочем, в размерах; лицо продолговатое, довольно умное <…>; нос прекрасной формы; волосы каштановые, мягкие, тонкие, шелковые; глаза добрые, карие, но не блестящие; рот ее только не нравился никому: он был не очень велик и не неприятен особенно, но нижняя губа так выдавалась, что это ее портило. Я полагаю, что она была бы просто маленькая красавица, если бы не этот рот. Отсюда раздражительность характера»[124]. Вполне вероятно, что Пушкина связывало с хозяйкой Тригорского нечто более существенное, чем дружба. Косвенные подтверждения этого содержатся в более поздней переписке между ними. К слову, П. А. Осипова фактически была хранительницей первого пушкинского музея: она бережно собирала предметы, связанные с именем Пушкина и его жизнью по соседству с ней. Перед смертью Осипова уничтожила всю свою личную переписку, но бювар с письмами Пушкина был ею сохранен. На нем золотом выгравирована красноречивая надпись: «Вот что осталось от счастливого времени моей жизни».
Помимо самой Прасковьи Александровны с Пушкиным были дружны и ее старшие дочери: Анна и Евпраксия Николаевны. Как считал Анненков, обе они послужили прототипами соответственно Татьяны и Ольги Лариных. Анна Николаевна, ровесница поэта, была искренне и самоотверженно привязана к нему, однако не встречала в нем такого же ровного и глубокого чувства. Легкая насмешка, иногда ирония, иногда неподдельное раздражение, адресованные Annette, скользят в его письмах: «Дела мои все в том же порядке, — сообщает он брату. — Я в Михайловском редко, Annette очень смешна»[125]. Вскоре после этого: «…На днях я мерялся поясом с Евпраксией, и тальи наши нашлись одинаковы. След. из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летнего мужчины. Евпраксия дуется и очень мила, с Анеткою бранюсь; надоела!»[126]
125
126