У П. А. Осиповой были и две младшие дочери от второго брака — четырехлетняя Мария и годовалая Екатерина; они еще не достигли опасного возраста и в общем веселье молодежи не участвовали. Обе эти сестры впоследствии надиктовали свои воспоминания о Пушкине, но касались они, конечно, более позднего времени.
Этим обществом не был ограничен круг общения Пушкина в Тригорском. В семье жила падчерица П. А. Осиповой — Александра Ивановна, по-домашнему Алина, сюда же приезжала племянница Осиповой Анна Петровна Керн, урожденная Полторацкая, с которой связана одна из самых громких легенд пушкинской биографии. Бывали и другие родственницы. Вот как поэтично пишет об этой обстановке П. В. Анненков: «Пусть же теперь читатель представит себе деревянный, длинный одноэтажный дом, наполненный всей этой молодежью, весь праздный шум, говор, смех, гремевший в нем круглый день от утра до ночи, и все маленькие интриги, всю борьбу молодых страстей, кипящих в нем без устали. Пушкин был перенесен из азиатского разврата Кишинева прямо в русскую помещичью жизнь, в наш обычный тогда дворянский сельский быт…»[134]
Почти общий быт при всех его привлекательных сторонах утомлял как поэта, так и его тригорских подруг, но, видимо, по-разному. Уже в декабре 1824 года Пушкин жалуется в письме сестре: «Твои троегорские приятельницы несносные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы»[135]. Буря страстей, вызванная присутствием Пушкина в семействе Осиповых, утихла только тогда, когда хозяйка решила разрядить обстановку и вместе с дочерьми уехала сначала в Ригу, а потом в другое имение — Малинники Тверской губернии, а Пушкин остался на лето и часть осени 1825 года в Михайловском в полном уединении. Скучая, он заходил в Тригорское, пользовался его библиотекой, писал П. А. Осиповой краткие отчеты: «Вчера я посетил Тригорский замок, сад, библиотеку. Уединение его поистине поэтично, так как оно полно вами и воспоминаниями о вас. Его милым хозяйкам следовало бы поскорее вернуться туда, но желание это слишком отзывается моим фамильным эгоизмом; если вам весело в Риге, развлекайтесь и вспоминайте иногда тригорского (то есть михайловского) изгнанника — вы видите, я, по старой привычке, путаю и наши жилища»[136].
Падчерица П. А. Осиповой, Александра Ивановна, была искусной пианисткой, Пушкин заслушивался ее игрой, специально для нее выписывал ноты из Петербурга. Романтические отношения с 1824 года связывали Алину с покорителем женских сердец, ее сводным братом Ал. Н. Вульфом, который безраздельно покорил ее сердце, и Пушкин, увы, играл в этом ансамбле не первую партию. Однако посвятил А. И. Осиповой стихотворное «Признание», текст полушутливый, игровой, полусерьезный и по-своему драматичный:
А. И. Осипова, судя по ряду документов, вовсе не отвечала Пушкину взаимностью. Из дневника Вульфа мы знаем, что он был опытным холодным ловеласом и свою методику отрабатывал на близких родственницах. Отношения с Алиной длились, пожалуй, дольше всего. Он держал ее про запас и возвращался к ней в минуты пустоты, когда очередной роман был закончен. В своем дневнике он пишет, например: «Встречая таким образом на каждом шагу неудачи, я принужден был возвратиться к Саше, с которой мы начали опять по-старому жить, т. е. до известной точки пользоваться везде и всяким образом наслаждениями вовсе не платоническими»[137]. Во время жизни Пушкина в Михайловском эти отношения только набирали обороты, что не ускользнуло от его пытливого и ревнивого взгляда. В цитированном выше стихотворении есть на это намеки:
Счастливый и очень ветреный соперник был рядом, девица всерьез страдала, и это лишало Пушкина даже возможности флирта, который скрасил бы его однообразную жизнь:
135
136
137