На библиотеку Тригорского обратил внимание один из первых исследователей пушкинской биографии М. И. Семевский: «…В небольших старинных шкапчиках, — сообщает он в своей книге, — помещается библиотека Тригорского; новых книг не много, но зато я нашел здесь немало изданий Новиковских, довольно много книг по русской истории, некоторые библиографические редкости, старинные издания русских авторов: Сумарокова, Лукина, „Ежемесячные сочинения“ Миллера, „Российский феатр“, первое издание „Деяний Петра I“ — творение Голикова и проч. Между прочим, по этому экземпляру и именно в этой самой комнате Пушкин впервые познакомился с жизнью и деяниями монарха, историю которого, как известно, Пушкин взялся было писать в последние годы своей жизни. Но самое драгоценное украшение библиотеки села Тригорского — экземпляр альманаха „Северные цветы“ (1825–1831 годов), все песни „Евгения Онегина“ — в тех книжечках, как они впервые выходили в свет и с таким небывалым дотоле восторгом и любопытством перечитывались всею Россией; сочинения Баратынскаго, Дельвига — и все эти книги украшены надписями авторов: то „Прасковье Александровне Осиповой“, то „Алексею Николаевичу Вульфу“, с приписками: „в знак уважения“, „в знак дружбы“ и т. п.»[154]. Хранились в библиотеке и старинные рукописи, среди них — рукописная «Святогорская повесть о чудесном явлении Богородицы на Синичьей горе» XVI века (список XVIII века), в которой рассказывается о зарождении Святогорского монастыря. Были там и древние церковные книги из храмов Воронича, и, конечно, вся западноевропейская классика: Шекспир, Байрон, Руссо, Вольтер, Гёте, Шиллер, и русские авторы XVIII столетия — Сумароков, Тредиаковский, Ломоносов, Херасков, Княжнин… Библиотека Тригорского считалась одной из богатейших в Псковской губернии.
Не только быт и обитатели Тригорского дали Пушкину живой материал для его произведений, в том числе для «Евгения Онегина», но и прочитанные здесь книги. По ним он восстанавливал историческую канву событий в «Борисе Годунове», здесь — правда, без особенного удовольствия — читал Ричардсона и вложил его в руки своей героине Татьяне. Уже позже, в середине 1830-х годов, приезжая ненадолго в Тригорское, Пушкин снова приникал к книжному собранию. Жене в 1835 году он писал: «Вечером езжу в Тригорское, роюсь в старых книгах да орехи грызу»[155].
В 1913 году по особой просьбе Отделения русского языка и словесности Российской академии наук библиотека Тригорского по описи была передана наследниками Е. Н. Вульф-Вревской для хранения основанному Б. Л. Модзалевским Пушкинскому Дому. Ее доставкой в Петербург занимался известный пушкинист М. Л. Гофман. Вместе с книжным собранием были переданы и реликвии, хранившиеся в доме. Понятно, что не каждая вещь, о которой потомки рассказывают легенды, действительно играла ту самую роль, какая ей легендой приписывается. Здесь возможны полеты фантазии и искажения перспективы, но всё же за семейными преданиями, как правило, что-то стоит. Благодаря этому обстоятельству прирастают музейные экспозиции и пополняются частные коллекции. Глядя на серебряный ковшик, выставленный в витрине дома в Тригорском, безусловно, хочется верить, что именно в нем для Пушкина и Языкова варила Евпраксия Николаевна Вульф свою знаменитую жженку.
«Гений чистой красоты…»
Хорошо известно, что стихотворение Пушкина, написанное в Михайловском в 1825 году и посвященное A. П. Керн, «Я помню чудное мгновенье», ориентировано на один из самых знаменитых поэтических текстов B. А. Жуковского — его элегию «Лалла Рук», в основе своей тоже имеющей женский образ. Обоих поэтов пленили живые женщины, но в элегии старшего его героиня лишилась земных черт и обратилась в ангела, призванного свидетельствовать о существовании небесного мира, где все утраченное на земле будет сторицей вознаграждено:
154
155