Авторов этого текста никак не назовешь пылкими бунтарями. Но в городах, а особенно в деревнях жили люди, стоящие ниже бюргерства, — плебс, массовые движения которого уже часто принимали насильственный характер. С такой опасностью, как разбой на дорогах, приходилось считаться любому путнику: и купцу, везущему товары, и беззащитному паломнику в равной мере грозили лихие люди, беззастенчиво грабящие проезжих; а дом крестьянина обычно был окружен частоколом из крепких кольев и в дополнение — колючей изгородью, служащей защитой как от людей, так и от диких зверей. Но бывало и хуже: порой случались такие беспорядки, против которых обычных полицейских мер было мало и которые размахом и серьезностью сильно смахивали на восстание.
В 1183 г. тысяч семь «коттеро» устроили террор в Берри. Эти грабители опустошали провинцию, таскали пленников с собой, насиловали женщин, оскорбляли и мучили священников, систематически пачкали и оскверняли все предметы культа. В конце концов, после вмешательства королевской армии, их перебили жители[363].
Однако вскоре после 1250 г. произошли новые волнения, серьезность которым придавала не только заключенная в них опасность, но и вызвавшие их причины.
Странный крестовый поход детей, ринувшихся в 1212 г. в свою трагическую авантюру, был порожден неким мистическим чувством, возникшим в простом народе. Откуда пришли эта сентиментальная волна, это желание достичь Иерусалима, эта потребность в безупречной чистоте ради того, чтобы до него добраться? Что воодушевляло сердца и умы? Истории это неизвестно — ей всегда неизвестно то, что происходит в стаде простых душ. Но несомненно, что к этой безумной затее их подтолкнуло осуждение корыстных и политических махинаций, запятнавших в глазах простых верующих рыцарские экспедиции в Святую Землю. Здесь достойно внимания не столько прискорбное незнание материальных нужд, сколько порыв веры, внушавшей решимость преодолеть все препятствия мира единственно с помощью добродетели.
Из детей 1212 года, пришедших из Франции и Германии, детей, которых обижали, ряды которых поредели еще до прибытия в порты посадки, немногим с трудом удалось подняться на два корабля, дальнейшая судьба которых неизвестна. Все погибли, но вера, воодушевлявшая их, была по-прежнему жива. Она проявилась вновь сорок лет спустя, дав первый толчок новому народному движению из числа самых причудливых.
В 1250 г. Людовик Святой попал в руки сарацин. Король Франции в плену у неверных! Эта новость ошеломила его народ; и, как всегда в подобных случаях, неведение реалий вкупе с верой в чудо порождало безумные планы. Появился предводитель. Это был худой и бледный мужчина с длинной бородой; он отличался необычайной воздержанностью; народ увидел в нем божьего человека. Он сказал, что получил повеление от Богоматери обратиться с призывом к самым смиренным из верующих, чтобы отомстить за короля и христианство; на штандарте, который он велел написать, был изображен агнец, несущий крест. Предводитель был красноречив, и его слова производили на толпу непреодолимое воздействие. Пастухи бросали своих баранов, коров и лошадей, чтобы последовать за ним; крестьяне, в том числе дети и девушки, внезапно повиновались его слову, влекомые словно железо к магниту. Распространился слух, что для тех, кто идет с ним, чудесно возникает изобилие вина и пищи. Численность его последователей непрестанно росла. Какое-то время сама королева Бланка, регентша королевства, терпела его, покровительствовала ему в надежде, что король получит от него реальную помощь; она приказала, чтобы толпы его приверженцев, все более многочисленные, всюду пропускали.
Но скоро мистицизм выродился в революционный психоз. К Пасхе 1251 г. беспорядок начал приобретать опасные масштабы. Пастушки — теперь их называли так — стянулись со стороны Пикардии и Фландрии. Они двинулись на Амьен, насчитывая, как говорят, тысяч тридцать, и получили от жителей, сочувствовавших им, все, чего они могли пожелать. Увеличив свою численность до пятидесяти тысяч, они пошли по стране, предаваясь странным причудам: они заключали и расторгали браки, исповедовали и отпускали грехи, освящали воду, как епископы, проповедовали в нарушение церковных правил, негодовали на церковников, которые пытались противодействовать им, и возбуждали против последних народ. Они дошли до Парижа. Их глава в облачении епископа проповедовал в церкви Сент-Эсташ и раздавал святую воду. Они перебили множество духовных лиц, и Университетский квартал ощетинился баррикадами. Осмелев от безнаказанности, они растеклись по многим областям, грабя и творя насилие. Их глава направился в Орлеан, где повторились те же сцены, что и в Париже.