Дама взошла на Монмартр и осмотрела долину,
Увидела город Париж, каковой был протяжен и обширен;
Множество башен, множество палат и множество дорог;
Увидела высокую зубчатую башню Монлери;
Реку Сену увидела, которую все воспевают,
И по обоим берегам высаженные во множестве виноградники;
Увидела Понтуаз и Пуасси, и Мелан на дороге,
Марли, Монморанси и Конфлан на лугу,
Даммартен-ан-Гоэль, весьма хорошо укрепленный…
Весьма ей понравились местность и вся страна.
«Ах, — сказала она, — Господи Боже, создавший небо и росу,
За сколь богатого мужа вышла дочь моя Берта
И в сколь славное место прибыла и явилась!
История о венгерской королеве, приехавшей в Париж для встречи со своей дочерью Бертой, которая вышла замуж за короля Пипина, — не быль, а сказка, на сюжет которой поэт Адене ле Руа во второй половине XIII в. написал роман «Берта Большеногая». Но разве в нашем случае так уж важно, подлинная это история или придуманная? и хотя мы занимаемся XIII веком — разве столь уж важно, что действие романа происходит при короле Пипине, то есть в VIII веке? Рассказчик, человек, который восхищается видом Парижа с высот Монмартра, — это человек XIII века, это поэт, это сам Адене: устами венгерской королевы он выражает собственные чувства и собственное восхищение, которые испытал, когда вскоре после 1250 г. впервые приехав сюда из Фландрии, откуда был родом, открыл для себя великий город на берегах Сены[2].
Париж уже был прекрасным городом.
Его делала таким красота окружающих земель и богатство окрестностей, пейзаж которых разнообразили леса и перелески, где до самого дальнего горизонта виднелись силуэты и аккуратные склоны гармонично расположенных холмов и где среди виноградников, нив и пастбищ веселая пестрота множества замков, деревень и хуторов свидетельствовала о счастливом плодородии.
Он был прекрасен и сам — со своими мощными и изощренными наружными стенами, церквями, дворцами, самыми разными постройками, привлекательностью своих обширных островов и линиями речных рукавов с причудливыми мостами и гостеприимными берегами, у которых теснились торговые суда.
Слава о нем разнеслась уже далеко по миру. Он стал звездой, испускающей во всех направлениях, к другим городам, длинные лучи дорог. Он поглощал и отдавал. Взять ли политику, торговлю, науку или искусство, — во всех отношениях он был центром, куда стекались и откуда распространялись идеи и люди. Ведь именно в нем располагался самый знаменитый университет.
Но следует быть объективным — большим Дарахи можно было считать лишь по меркам того времени. Хотя уже не раз, разрастаясь, он взламывал кольцо своих внешних укреплений, и совсем недавно Филипп Август расширил его окружную стену, но даже после этого город по-прежнему плотно прилегал к острову, бывшему его сердцем. Внешние стены изгибались двумя дугами — одна к северу от Сены, другая к югу, концы же их на западе сходились в точку, находящуюся немного ниже острова Сите, а на востоке — в точку, соответствующую центру современного острова Сен-Луи. При грубом приближении северная линия проходила через места, где ныне находятся Ораторианская церковь, Центральный почтамт, бывшая Национальная типография (отель Роган) и лицей Карла Великого, а южная — через места, которые теперь можно соотнести с Французским Институтом, перекрестком Одеона, Пантеоном и западной частью Винного рынка.
Внутри этого тесного кольца, где здания и участки земли принадлежали королю и различным общинам, помещались дворцы и дворы, церкви и часовни, монастыри и приюты, школы и огороженные участки, площади и рынки, для жизни и работы населения оставалось лишь ограниченное и в общем очень небольшое место.
Путник, приближающийся к Парижу по равнине, до вступления в город вполне мог бы усомниться, есть ли там такое место вообще. За мощными стенами высотой футов в тридцать (около 10 м), подойдя к воротам с фланкирующими башенками, он видел частокол всевозможных высоких строений, вздымающихся в небо, искусно отделанные серым или белым камнем башни, колокольни и шпили, но едва мог разглядеть в этой густой бахроме над зубцами стены, крытые красной черепицей кровли жилых домов.
Миновав внешние стены, гость столицы убеждался, что его впечатления не были обманчивы.
Город делился на три части: Сите, квартал За-Малым-мостом и квартал За-Большим-мостом.
Квартал Сите совпадал с большим островом, западную треть которого занимали королевский дворец, часовня Сент-Шапель и Королевские сады. Вторая треть приходилась на территории церквей и подчиненных им строений: собор с Епископским домом и школами, Отель-Дьё (центральную больницу), королевскую церковь Сен-Бартелеми, церкви Сен-Кристоф, Сент-Эньян, Сен-Ландри, Сен-Пьер-о-Бёф, картезианскую церковь Сен-Дени, Сен-Жермен-ле-Вьё. На остальной части острова жили, трудились и торговали те, кого привлекли сюда соседство королевского двора и кафедрального собора, а также преимущества жизни близ магистральных дорог, соединявших через остров оба берега Сены: по Большому мосту с Северной стороны, по Малому с Южной, и служивших основными путями сообщения. Чиновники и служащие двора и епископства жили в разных местах; перед Сетн-Шапель, на улице Бочаров (Бариллери), селились золотых и серебряных дел мастера; в том же районе, вокруг церкви Сен-Бартелеми и аббатства Сент-Элуа, были сосредоточены жилища скорняков, перчаточников, сапожников; на Новой улице Богоматери (Нёв-Нотр-Дам) жили книготорговцы, пергаментщики, переплетчики, резчики печатей; в квартале Орбери, близ Малого моста, — мельники; близ Сент-Эньяна — перевозчики; в квартале Мадлен, то есть на перекрестке двух крупных артерий, идущих с правого берега и заканчивавшихся у Малого моста, — пекари, трактирщики, содержатели постоялых дворов, всевозможные торговцы.
2