Прометей не герой, он титан. Во всяком случае, герой поднимался, зная, что он обречён. Он поднимался на баррикаду своей экзистенции, зная, что он проиграет. Потому что древнегреческий герой в своём замечательном шлеме с конской гривой, с коротким мечом, с голыми ногами, стоящий среди скал и морей, – он знал, что обречён, но он всё равно поднимался. И в конечном счёте именно этому герою приходит обещание: «Есть в этом мироздании, абсолютно несправедливом и абсолютно ошибочном, такая дыра, через которую ты можешь выйти к свету». Есть обещание. Это, собственно, суть Откровения пророков, – я имею в виду авраамических. Это суть нашего чистого монотеизма, который идёт от Авраама. Древние греки остались без этого, а у нас это есть. У нас это есть, если это правильно понять и правильно использовать.
Поэтому это всегда перешагивание через границу гравитации, понятой метафорически. Мы все погружены в это каждую секунду не только потому, что нас тянет к земле, но и потому, что мы не можем сделать что-либо, и «не можем» – это главное в нашей жизни. «Не можем» – это главное в нашей жизни. Поэтому борьба с «не можем» – это всегда религиозная борьба. А искусство возможного, политика, real politic как искусство возможного, – это рептильное искусство приспособления, это как раз антирелигиозный путь обывателя.
Ещё раз я хочу подчеркнуть, что прогресс – это, конечно, чудовищный, убийственный, античеловеческий процесс, в ходе которого человек как сейф, из которого берут деньги. Открывают когда нужно, берут пачку за пачкой, тратят. В конце концов рука просовывается в очередной раз – а там пусто на полке, человек уже полностью пуст. Нельзя сделать человека более задействованным и удорожить его время больше, чем сейчас в Париже или в Нью-Йорке у офисного планктона, который крутится как белка в колесе. Вот выше этого уже не прыгнешь. А нет ресурса превратить остаток человечества, этих бедных 3,5 млрд людей, которые живут на доллар в сутки, и подтянуть их к Парижу и Нью-Йорку. Таких денег нет. В СССР решили этот вопрос: 150 миллионов мужиков сделали «стахановцами», «гагановцами», героями и так далее. А сейчас 700-миллионную Африку сделать «героями труда» – нет таких денег.
Почему бессмысленно проектирование идеального общества?
03.02.2016
Комментарий Джемаля к постановке вопроса:
Главный и безусловный враг человека – это общество как таковое. Человек предстоит перед обществом: он, фигурально или буквально выражаясь, стоит на коленях, – общество же является ему в виде огромного храма с широко распахнутыми дверями и сиянием, исходящим изнутри. Там, внутри этого храма, нет жрецов. Точнее, всякий, кто вошёл, становится жрецом.
И в чём же цель проектирования? Неужели кто-то думает, что «идеальное общество» корректирует «искривление» человеческого фактора? Да нет, конечно. Идеальное общество просто отменяет человеческий фактор как глупую архаику.
Но на пути этой машины встаёт союз смертных, община верующих, заключивших завет с Авраамом и всеми, кто от него изошёл, чтобы свидетельствовать об Ином. Вот почему, согласно преданию церкви, Христос говорил: «Царство моё не от мира сего».
Ключ к пониманию того, что такое община, содержится в понятии братства. Это взрывное, сокрушающее понятие, которое вместе с тем амбивалентно. Есть братство, которым повязаны те, кто телесно прошёл одни и те же родовые пути. Такие братья объединены общим для них чревом матери. И, конечно, это физическое кровное братство кое-что может. Однако оно представляет собой антитезу подлинного братства, где братья не входят в мир через единое чрево, а уходят из этого мира через единую для них общую могилу. Союз смертных всегда помнит о том, что подлинное происхождение революционной знати проявляется не через вагину в начале, а через разверстую яму в конце.
Поговорим о социал-утопизме: почему это хорошо и почему это плохо. Почему так долго мечтают люди об «идеальном обществе»? Откуда это взялось, как вы думаете?
Вообще эта тема, наверное, стала актуальной после реализации советского проекта и особенно после его конца, потому что сразу возникли вопросы: а то ли это было? Не было ли это всё изначально заблуждением, не было ли это все играми воображения и так далее? Потому что советский проект уходит своими корнями в очень серьёзную традицию. Это традиция Мора, это традиция Кампанеллы, и люди одушевлялись – по крайней мере интеллигенты, которые шли в революцию, – этой тематикой. Достаточно только вспомнить Чернышевского с его фаланстерами[15]. И сколько вообще волн поднял этот проект.
15
Фаланстер – в учении утопического социализма Шарля Фурье дворец особого типа, являющийся центром жизни фаланги – самодостаточной коммуны из 1600–1800 человек, трудящихся вместе для взаимной выгоды. В романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» Вера Павловна видит фаланстер в четвёртом сне.