Завоевание воздушного океана становится па долгие годы главной темой зародившейся научной фантастики. В рассказе Эдгара По «История с воздушным шаром» (1844) аэростат «Виктория», снабженный архимедовым винтом, впервые осуществляет трансатлантический перелет, а затем менее чем через двадцать лет усовершенствованная Жюлем Верном «Виктория» пересекает Африканский континент («Пять недель на воздушном шаре»).
Воздушные шары использовались и для космических путешествий. «Некий Ганс Пфааль» достигает Луны в герметической гондоле аэростата, покрытого тройным слоем лака и наполненного неизвестным газом, плотность которого в 37,4 раза меньше плотности водорода (!). Эдгар По в этом рассказе полемизирует со своими предшественниками, обвиняя их в «ненаучности». Вскоре подобные же упреки бросит Эдгару По автор «С Земли на Луну» (1865) и «Вокруг Луны» (1870), придумавший качественно иное решение, которое, как впоследствии выяснилось, содержало дальновидный прогноз. Трое пассажиров цилиндро-конического вагона-снаряда, выброшенные в пространство гигантской пушкой, испытывают эффекты невесомости, огибают Луну и падают в Тихий океан неподалеку от места старта (полуостров Флорида), где их вылавливает сторожевой корвет. До более действенного способа придания снаряду с людьми необходимой скорости Жюль Верн не додумался, но его романы стимулировали изобретательскую мысль. Вспомним признание Циолковского: «Стремление к космическим путешествиям заложено во мне известным фантазером Ж. Верном. Он пробудил работу мозга в этом направлении. Явились желания. За желаниями возникла деятельность ума. Конечно, она ни к чему бы не привела, если бы не встретила помощь со стороны науки».[3]
Гениальные догадки, как и технически обоснованные прогнозы, вопреки распространенному мнению, в фантастике очень редки. Смелые задания науке и технике — гиперболы реальных возможностей. За немногими исключениями, фантасты не столько предвидят, сколько истолковывают идеи изобретателей. Воображение писателей либо идет вровень с наукой и техникой, либо несколько отстает — даже тогда, когда фантастические изобретения не расходились с ньютоновой механикой.
Характерно, что до появления машины Уатта ни один фантаст не предвидел революционного действия энергии пара. Но как только она стала реальной силой, слово «машина» обрело новый смысл.
Жюль Верн в изображении техники будущего опирался на проекты изобретателей, прославлял энергию электричества, дающую человеку власть над природой, и «проглядел» двигатель внутреннего сгорания.
Неожиданной оказалась для фантастов и возможность беспроволочной связи. Но коль скоро эта связь появилась, писатели, обгоняя друг друга, показали, какие блестящие перспективы здесь открываются. «В фантастических романах, — иронически заметил в записной книжке Илья Ильф, — главное это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет».[4]
Открытие радиоактивности тоже не было предусмотрено фантастами, но позволило безошибочно экстраполировать в будущее применение атомной энергии в мирных и военных целях, даже с указанием точных сроков введения в действие атомной электростанции и взрыва атомной бомбы.[5] Именно это гигантское открытие и цепь последовавших за ним породили в западной фантастике тему мировых катастроф.
И тут мы подошли к главной проблеме, актуальность которой коренится в самой действительности: двойственному отношению писателей-фантастов к научно-техническому прогрессу, как к источнику благоденствия и потенциальной угрозе. Еще задолго до того, как Пьер Кюри в 1903 году при вручении ему Нобелевской премии заявил, что новейшие научные открытия таят в себе величайшую опасность, хотя в конечном счете принесут человечеству больше пользы, чем вреда, писатели говорили о скрытых в природе демонических силах, которые, как джинн из бутылки, когда-нибудь вырвутся на свободу…
Немецкий романтик Эрнст Теодор Амадей Гофман, восхищаясь безукоризненным искусством механиков, наделял заводные автоматы несвойственной им самостоятельностью, видел в них своего рода предвестие бездушного машинного века («Автомат», «Песочный человек»). Тема механических слуг, таящих в себе неведомые опасности, от Гофмана тянется к Чапеку с его «универсальными роботами», затем к Азимову, Лему и многим другим авторам, заполонив современную фантастику.
5
В романе Г. Уэллса «Освобожденный мир» (1913) первая атомная электростанция вступает в строй в 1953 году. Как известно, первая в мире АЭС начала действовать в СССР в 1954 году. Работавший в Ленинграде инженер В. Никольский в книге «Через тысячу лет» (1928) писал, что первый атомный взрыв будет произведен в 1945 году.