Давно пора кончить; я даже хотел дополнить рассказ о Милюкове воспоминанием о «суррогатной» власти, о его «лидерстве» в партии или во фракции, где он хотел совместить несовместимое.
Мне всегда несколько неловко «нападать» лично на Милюкова; все вспоминается басня Крылова — «Ай, моська, знать она сильна, что лает на слона». Он так не скажет, т. к. сам правильно признает, что я «власти» никогда не хотел. А сотрудничество с властью, т. е. с судебной властью, в качестве адвоката, было моей профессией. Я шел другой дорогой; а если я бы не принял Министерского поста, будь он мне предложен, то не потому, что хотел быть только главою, как хотел Милюков. А Милюков мог даже больше, чем дал, если б не был избалован успехом среди своих почитателей, и не понимал бы, как ненадежна эта опора.
Вы не прочтете, т. е. не разберете этого письма. Не беда. Если б Вы поставили себе этот вопрос, то Вы бы сумели ответить на него лучше, чем я. Почему такой большой человек, как Милюков, в «политике» оказался таким неудачником. Дело не в том, что он жил в очень трудное время. Но ему чего-то не хватало в характере. Вот загадка. Он хотел быть властью, но и власть должна понимать, на что опираться. Этого он не понял, как часто не понимал, будучи лидером партии. Но нарисовать его драму можете только Вы, а не я.
Вас. Маклаков
Он принадлежал к категории тех вождей, кот. говорят: je suis leur chef, donc je les sais[1927]. И кот. окружают себя только людьми, кот. не смеют им возражать. Это качество мешает быть «властью».
Автограф.
BAR. 5-22.
М.А. Алданов — В.А. Маклакову, 23 марта 1956
23 марта 1956
Дорогой Василий Алексеевич.
Вы по-настоящему нас обрадовали добрыми вестями о Марье Алексеевне. Надеемся, улучшение продолжается, и больница и дом отдыха пойдут на пользу. Правда, куда ехать? В Ницце погода отвратительная, целый день холодный дождь и ветер, а в домах, как всегда на юге, 15 марта перестали топить. А под Парижем, верно, еще хуже?
Простите, что отвечаю не сразу и очень кратко: у меня опять глаза не в порядке. Был у окулиста, — оказалось, опять конъюнктивит, который был у меня и три года тому назад, но теперь в несколько более легкой форме. Лечат теперь уже не пенисиллином [так!], не террамисином [так!], а кортизоном.
По этой же причине не возвращаюсь к теме о Милюкове. Вы приводите интересные доводы. Продлили список его ошибок. Я их и не отрицаю. В частности, был согласен с Тырковой в том, что она бранила Милюкова за его роль в инциденте между Родичевым и Столыпиным. Но, собственно говоря, не ей теперь его за это бранить: при ее нынешних взглядах она тогда отнеслась бы к инциденту совершенно иначе. Обо всем остальном поговорим с Вами в Париже, правда?
Рад, что Ваше «недоразумение» с Кусковой уладилось. Да, в сущности, и недоразумение было не серьезное. А человек она действительно замечательный, Вы совершенно правы.
Читаете ли (это по поводу Екатерины Дмитриевны) «Русское Воскресение»? Там во вчерашнем номере лестно написали об ее воспоминаниях в рецензии о «Новом Журнале», неподписанной[1928]. А мне даже отвели целый подвал, и чрезвычайно лестный и любезный[1929]. Автор Рудинский[1930], — не знаете ли Вы, кто он? Мне известны только его статьи. Если купите номер, то прочтите передовую[1931]. В ней никто не назван, но мне показалось, что она направлена против «Русской Мысли» и еще кого-то? Интересно узнать Ваше мнение.
Шлю Вам самый сердечный привет и лучшие пожелания. Такие же Марье Алексеевне.
Ваш М. Алданов
Машинопись. Подлинник.
HIA. 2-25.
В.А. Маклаков — М.А. Алданову, 24 марта 1956
24 Марта [1956[1932]]
Дорогой Марк Александрович!
Я буду щадить Ваш конъюнктивит и напишу Вам немного.
Со здоровьем сестры после некоторой тревоги все улаживается. Тревога произошла оттого, что один из ее посетителей сказал мне по телефону, что ее видел новый хирург и нашел необходимым еще вторую операцию. Конечно, это было очень тревожно, особенно если эта операция была продолжением первой, т. е. удалением «недоброкачественной» опухоли. Но по своей глухоте — а дома не было никого — я не мог по телефону расслышать ни имени доктора, ни сущности операции. Звонил Зёрнову, а тот про это не знал. Но к вечеру или, вернее, на следующий день все объяснилось. Доктор был лучшим учеником хирургической знаменитости, а операция имела предметом только «симпатический нерв», кот. мешал кровообращению. Все доктора это одобрили, но отложили операцию до восстановления сил и до летнего, теплого времени. А пока она из больницы переезжает в Gagny, где для нее дадут особую комнату. А когда придет подходящее время для второй операции, она вернется в [слово нрзб]. Завтра я буду у нее, и отъезд ее в Gagny состоится в Понедельник или во Вторник, не позже. Условлено, что я об этом предупрежу Кровопускова. Сестра уже не лежит, а сидит в кресле и вообще очень поправилась. Обидно, что это я не сумел написать разборчиво. Потому делаю вывод: все хорошо, в Понедельник она пробудет дома в Париже, а во Вторник будет в Gagny.
1930
Рудинский Владимир Андреевич (наст. — Петров Даниил Федорович) (1918-2011), публицист, литературовед. Печатался также под именем Д. Петров и др. Окончил филологический факультет Ленинградского университета. Эмигрант «второй волны». Во Франции с 1944 г.