Боди. Ваши глаза?
Доротея. Испепелили эту черту, как будто она никогда не существовала!
Боди. Я и не собираюсь сообщать об этом Бадди!
Доротея. Знаешь, ведь я до этого не знала, что Рео оборудован сиденьями с откидывающимися спинками.
Боди. Спинками, которые —?
Доротея. Опускаются под давлением. Да, откинулись подо мной, когда он нажал на рычаг.
Боди (отрываясь от телефонной книжки, которую она начала листать). И насколько же эта спинка откинулась под тобой, Дотти?
Доротея. Почти горизонтально. И так плавно, что я не заметила этого пока, пока… Пока, вдруг, земля не стала вращаться, а небо не полетело над головой.
Боди. О-о-о, он напоил тебя, напоил бутылкой ликера в этом «Летучем облаке» на…
Доротея. Напоил одной порцией Розовой Леди?
Боди. Розовой?..
Доротея. Леди. Самый слабый коктейль! Делается из сливового джина и гранатового спирта.
Боди. Джин может быть медленно действующий, но мужчина этот оказался из быстрых, обольстил девушку откидывающимися сидениями и бутылкой ликера в этом «Летучем облаке», на…
Доротея. Не бутылкой, а коктейлем, и не в Рео, а в небольшом частном клубе «Оникс», настолько элитарном, что ему пришлось предъявить свою визитную карточку при входе.
Боди. О да, знаю я эти заведения!
Доротея. Откуда ты можешь их знать?
Боди. Я видела в кино, когда мы с тобой ходили в Вест-Энд Лирик. Ты была совершенно выбита из колеи, ожидая от этого самого Эллиса звонка, который так и не раздался. Мы тогда видели, как Рой д’Арки вел белую Джанет Гейнор в один из этих частных клубов! (Боди не нашла телефон Блюэт в телефонном справочнике. Она вызывает коммутатор.) Блюэт, Блюэт. Дайте мне колледж Блюэт.
Доротея. Боди, что ты делаешь около телефона, который я просила не занимать, пока не позвонит Ральф?
Боди. Хочу доложить о нем в Блюэт!
Доротея. Боди, это уже переходит все границы, докладывать в Блюэт о директоре Блюэт! Да еще в воскресенье, когда колледж закрыт. Какая потрясающая…
Боди (мечется). Бумагу, ручку!
Доротея. Это зачем?
Боди. Письменное заявление в Совет по образованию Сент-Луиса, уверяю тебя, что Совет захочет узнать обо всех подробностях того, как директор колледжа овладел тобой, пьяной и беззащитной в «Летучем облаке» в бурю на Арт-Хилл, с помощью обыкновенных трюков неотразимого Валентино[3], проделанных над невинной учительницей гражданского права, только что приехавшей из Мемфиса.
Доротея. ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ.
Боди. НЕ ЗАПРЕЩАЙ МНЕ!
Доротея. ДИСКРЕДИТИРОВАТЬ РЕПУТАЦИЮ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРОГО Я ЛЮБЛЮ, КОТОРОМУ Я ОТДАЛА СЕБЯ НЕ ПРОСТО ОХОТНО, НО СТРАСТНО И С РАДОСТЬЮ!
Боди (произнося вслух то, что пишет). Совет по образованию Сент-Луиса, Миссури. Я думаю, вам следует знать, что Ваши директор в Блюэт использовал свое служебное положение для того, чтобы добиться омерзительного преимущества над молодой учительницей, с этой целью принятой им на работу. Я не знаю об этом, у меня есть факты, включаю число и…
Доротея выхватывает письмо и мнет его.
Мое письмо, ты разорвала мое..!
Доротея. Боди, если бы ты написала и отправила это письмо, знаешь, что ты бы заставила бы меня сделать? Я пошла бы в Совет по образованию и рассказала им другую историю, более верную! Что я, возможно, желала Ральфа Эллиса больше, чем он меня!
Боди пыхтит и сопит, пока вновь не обретает дар речи.
Боди. Да поможет тебе бог, Дотти! Но я даю честное слово, что не расскажу этого Бадди.
Доротея. Ну при чем здесь Бадди?
Боди. Это касается Бадди и меня, потому что Бадди испытывал глубокое чувство и уважение к тебе, Дотти. Он слишком тебя уважает, чтобы переступить ту самую черту прежде, чем вы станете рядом в первой Лютеранской церкви на Саут-Грэнд.
Доротея. Даже сейчас ты все равно допускаешь такое?
Боди. Нет, это именно ты делаешь такие страшные допущения, что они могут отвратить Бадди от его серьезных намерений.
Доротея. Ты допускаешь, что —
Доротея опять в гостиной начала делать вращательные движения бедрами, но когда Боди ей пригрозила, Доротея прекратила их. Негодующе смотрит на Боди.
3
Валентино Рудольф (1895–1926) — английский киноактер — «божество публики, величайшая звезда немого экрана», герой экзотических мелодрамм. Вошел в историю киноискусства не как выдающийся киноактер, но как символ эпохи «звездного безумия».