Ожидаемый смотритель был назначен (некто С-в); он был совсем не так страшен, как думали попечители. Кладбище назначило ему 2000 рублей жалованья в год, да годовую пропорцию разных запасов, благодаря чему попечители совершенно овладели им и с учреждением должности смотрителя[221]
приобрели многие выгоды: они теперь не слишком опасались губернатора, во всех присутственных местах имели официального ходатая по своим делам и могли под его прикрытием совершать в стенах кладбища все прежние беззаконные дела. Таким образом, князь Г-н ошибся в расчете: своим распоряжением он только облегчил кладбищу средства к существованию, которое и продолжалось счастливо до 1825 года.
Около 1825 года в приютах кладбища насчитывалось 2000 человек, а прихожан — до 12000. Малолетние или воспитанники Ильи Алексеевича, т. е. незаконнорожденные, о которых мы уже упомянули, воспитывались под руководством своих учителей, которые старались внушить детям отвращение к церкви, и, действительно, эти ученики выходили закоренелыми раскольниками и самыми приверженными членами Преображенского кладбища. Некоторые из них приобретали замечательное искусство писать по уставному и потом занимались переписыванием богослужебных книг, которые по дорогой цене продавались в конторе кладбища иногородним федосеевским общинам и зажиточным федосеевцам.
Другие занимались иконописью и делали копии с древних икон иногда так удачно, что знатоки с трудом могли отличить копию от оригинала; также умели подделываться и под древние рукописи, соблюдая малейшие оттенки древности. Кладбищенские работы в этом роде под именем настоящих древних рукописей продавались за дорогую цену и распространялись даже между православными. Таких списков немало можно отыскать в Москве в старинных купеческих домах и даже, вероятно, в древнехранилищах некоторых археологов.
Средства кладбища в указанное время значительно увеличились от пожертвований вновь присоединившихся богатых купеческих домов, также значительные доходы были от сборов за могилы, погребение, поминовение и молебны.
Покойников встречали обыкновенно наставники с певчими обоих приютов, т. е. женского и мужского; самые бедные истрачивали при этом не менее 50 рублей; понятно, как много тратили богатые [222]. На поминовение же богачей по их завещаниям поступали в кассу кладбища десятки и сотни тысяч рублей.
Кроме того, кладбищенские наставники ездили в разные города для отправления треб и этим способом приобретали для кладбища весьма значительные суммы; еще доход был от чтения продолжительных псалтырей заздравных и заупокойных, которые большей частью читались молодыми читалками, рассылаемыми в дома богатых молодых беспоповцев; эти же читалки были крестными матерями новых молодых, совратившихся из православия перекрещенцев.
Наконец, источником доходов для кладбища служило то, что в своих приютах оно давало помещение приезжавшим в Москву иногородним богатым федосеевцам и зажиточным московским прихожанам, проживавшим здесь во время постов по целым неделям и больше, чтоб удобнее говеть, от которых, конечно, был хороший доход. Должно заметить, что содержание проживавших в приютах обоего пола людей почти ничего не стоило кладбищу, потому что оно получало бесплатно годовые запасы самой разнообразной провизии из разных городов; простой народ, приходивший на богомолье, обрабатывал огороды, доставлявшие годовой запас овощей, довольствуясь одним прокормлением от кладбища, капиталы которого возросли до огромной цифры[223].
Вскоре по вступлении на престол император Николай издал указ об уничтожении беспоповщинских молелен за исключением тех, которые основаны не менее, как за десять лет до издания указа.
Узнав об этом, федосеевцы сильно встревожились, но благодаря покровительству Т-ва в Москве остались неприкосновенными все федосеевские молельни, даже под именем старых образовались новые.
Наступил 1831 год, памятный для Москвы и для России появлением неизвестной болезни — холеры, которая свирепствовала с ужасной силой и быстротой. Кладбище при этом, как и прежде, не преминуло воспользоваться новым общественным бедствием для умножения своих богатств и приобретения новых членов. Федосеевцы смущали и без того встревоженных жителей рассказами, что этот гнев Божий посылается на народ за отпадение от христианской веры и что есть одно средство спасения — оставить мир, где царствует антихрист, и бежать в ограду истинного христианства — Преображенского кладбища: здесь молитва наставников [224] спасет от болезни.
223
О многочисленности и богатстве прихожан, разбогатевших большей частью вспоможениями кладбища и потом в свою очередь поддерживавших его своими богатыми вкладами, можно судить по числу частных молелен, существовавших в Москве: одних замечательных по драгоценности украшений считалось более сорока.
224
Из наставников должны мы упомянуть о Семене Кузьмине, бывшем в 40-х годах настоятелем кладбища, ездившем в разные места для распространения раскола. Учение, им распространяемое, было безнравственное,— такое же, какое проповедовал и Гнусин, т. е. дышало ненавистью к православию и правительству. Он даже успел проникнуть в Соловецкий монастырь, чтоб увидеться с Гнусиным, который со времени ссылки приобрел еще больше уважения у федосеевцев, как мученик за веру. Кузьмин имел с ним продолжительную беседу и получил от него разные наставления касательно обращения с учениками.