Стало быть, эта важная реформа начата за целое полстолетие до рождения Петра!
Все это, в большем еще размере, продолжал царь Алексей. С иноземными офицерами послы или агенты его заключали
контракт непременно на определенный срок (и после возобновлявшийся), со свободой выезда и с главной целью — обучения своих русских[23]...
Молва о щедром благоволении царя Алексея к иностранным офицерам до такой степени распространилась по Западной Европе, что сотни полковников, майоров, капитанов из самых отдаленных стран с женами и детьми, морем и сухим путем приезжали в Россию. На предложение датского полковника Фюнбурга привести в Россию несколько полков иноземных царь поручил ему нанять 4 полка рейтар и 4 полка солдат «ученых людей со всем строем, в полном вооружении, с огнестрельными мастерами, инженерами, пушкарями и всякими вымышленниками».
Хорошее содержание и добрая слава царя соблазнили даже, например, губернатора города Оксфорда — руководившего всей английской кавалерией, лорда Эргарда, но договор с ним не состоялся.
Сознание народности еще не было ни уничтожено, ни унижено: невзирая ни на какой чин, ни один иноземец не смел владеть крепостными русскими,— мера спасительная, потом забытая!.. Да и корыстные расчеты наемников немцев не всегда осуществлялись...
Кстати, упомянем, что при Федоре Алексеевиче было устроено незабвенным князем В. В. Голицыным уже более 60 полков иноземного строя, а именно: 25 конных (рейтарских и копейных) и до 40 пеших солдатских [24]. Как же могло все это не развиваться, не совершенствоваться далее и более?!
Вот на каких примерах вырастал Петр. Крайне странно было бы, если бы он возвратился сам к старому, а не пошел вперед...
Но обратимся к его воспитанию. В числе приехавших офицеров было два шотландца: Гордон и Менезиус (служивший пред тем в Польше). Известна потом довольно видная роль первого и близость его к Петру; но позволим себе догадку: не началась ли эта близость через Менезиуса?
Ибо не мог же француз Невиль совершенно без основания выдумать в своих известиях о Московии, что шотландский полковник Павел Менезиус был назначен царем в «гувернеры» к Петру и занимался с ним до царствования Иоанна (т. е. до Софьи), когда опять назначен на военную службу в Смоленск. Нет причин сомневаться в этом известии; если в дядьки к царевичу назначали знатного боярина, то, без сомнения, в этом случае за дядьку был сам Матвеев, бывший Наталье Кирилловне «в отца место».
Он, так желавший для русских просвещения, настойчиво обучавший природных русских, он — виновник первого в России театра и строитель театральной храмины в Преображенском, основатель первой театральной школы для русских учеников,— мог ли он быть против обучения царевича светским наукам — языкам и проч.?
Уже при Михаиле Федоровиче, да и ранее, в детские игры иностранное проникало под видом кукол, игрушек и множества рисунков гораздо вольнее, чем в «парадный» быт. Не забудем, что даже дети царя Михаила: Алексей и Иван, и их сверстники стольники были одеты в немецкую одежду — курты и т. п., когда вообще немецкое платье было запрещено.
У Никиты Ивановича Романова, который любил иноземные обычаи и рядился по-немецки, впрочем, лишь для «полевания» — охоты, патриарх попросил эту одежду будто для образца и всю ее изрезал! (Следовательно, борьба шла давно; можно было сочетать требование климата с удобством и изяществом и без рабского подражания.)
Во всяком случае, мы считаем за факт, что Петр рос уже по воле отца и при надзоре Матвеева под совсем другими, чем прежние царевичи, впечатлениями, и что первым его наставником был шотландец Менезиус, товарищ и друг Гордона.
Менезиус был близок ко двору и не раз исполнял некоторые поручения даже и по дипломатической части; ему поручено было приговорить в русскую службу: «двух трубачей добрых, которые бы на высокой трубе танцы трубили; да рудознатных мастеров и несколько человек плавильщиков». Поручение насчет музыкантов указывает, что он полезен был и при устройстве комедийной хоромины или театра, который только что перед его посольством заводился в селе Преображенском.
Первые годы младенчества Петр провел большей частью в Преображенском, где родились первые впечатления в душе Петра, и Преображенское осталось навсегда любезным его сердцу.
Но едва раскрылись в нем первые понятия, судьба нанесла ему жестокий удар: на четвертом году он лишился отца, который в январе 1676 года занемог; еще 6-го числа он ходил на Иордань[25], 12-го, в день именин сестры Татьяны Михайловны, был у обедни, 19 января была во дворце комедия с музыкой, но он почувствовал себя нездоровым и слег в постель, а 30 января скончался[26], благословив на царство старшего сына Федора, которому не было еще и пятнадцати лет, с умом светлым, с душой прекрасной, но здоровьем слабого и болезненного от колыбели.
24
Они и участвовали вскоре в походах на Крым; неудача их не зависела от военачальника; вспомним первую осаду Азова, Прут в 1711 году и многое другое.
25
Если верить Маржарету, бывшему в Москве (1601—1611 гг.), который, говоря о водосвятии крещенском, упоминает, что великий князь сам и его вельможи имели обычай 6 января опускаться после водосвятия в Иордань.
26
Кленк, рассказывающий подробно весь ход болезни, сведшей в могилу царя Алексея Михайловича, упоминает об обычае, характерном для того времени; он говорит, что прежде, нежели царь принимал изготовленное для него лекарство, оно было отведываемо или самим врачом, или кем-либо из окружающих придворных. То же подтверждает и Артамон Сергеевич Матвеев, говоря: «а лекарства де накушивали и прежде докторы, потом я, а после де меня дьяки...», то же мы видим и у князя Курбского, который говорит, что доктор Арнолф Лензей (итальянец) находился в особой любви у Иоанна Васильевича (IV), но лекарства царь от него не принимал.