«В море есть более опасные места, есть и спокойные, — продолжает поучать Синклитикия. — Мы (т. е. монахини. — Еп. Варнава) плывем в покойной стороне моря, а мирские — в местах опасных. Мы плывем при свете Солнца Правды, а они несутся в ночи неведения. Впрочем, бывает, что мирские, плывя в темноте и опасности, от страха крепко кричат пред Богом, бодрствуют и так спасают корабль; а мы, по нерадению, тонем, оставляя управление правды»43.
Посему нам нужно постоянное неусыпное трезвение. «Смотрите, бодрствуйте, молитесь, — сказал Господь ученикам (Мк. 13:33) и прибавил (Мк. 13:37):
А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте!»
III. Поучения по случаю различных искушений (и врачевства против страстей)
Поучения преп. Синклитикии представляют собою, собственно, отдельные высказывания44 и, очевидно, ее ответы на вопросы разных лиц. Но их можно систематизировать, так что получается стройное аскетическое учение, краткий, но содержательный и законченный учебник аскетики. Выше было сказано, что в этом учении можно выделить три главных части. В первых двух излагается положительное учение о подвижничестве. Теперь перейдем к последней части. Как и в предыдущих разделах, содержанием ее являются ответы Синклитикии на вопросы сестер и, более чем вероятно, также приходивших к ней за советом мирян45. Но эти ответы по поводу различных искушений, встречающихся новоначальным, предлагают врачевства против душевных болезней и удобно раскладываются по известным страстям. Так что вместе с ответами, содержащимися в предыдущих частях, они дают методологически выдержанную картину как страстного, так и добродетельного устроения души, и научно (разумеется наукой, не противоречащей св. Евангелию) обоснованного ее врачевания.
О напастях, встречающихся в начале спасительного пути
Начинает ли спасаться человек дома или в монастыре, он удержу не знает: молится за двоих, работает за троих, готов всем помогать за четверых. В церковь ли придет — уходить не хочется; за обед ли сядет — есть не хочется. Готов бы сейчас умереть, живым на небо переселиться… В этом еще нет ничего дурного. Это действие благодати Божией: она подслащивает жизнь человеку и многое делает за него сама, чтобы ему впоследствии, когда настанут искушения, было что вспомнить: как он подвизался, на какой высоте стоял, к чему должен возвратиться. Да потом, если бы человек, выйдя из мира и отказавшись от сластей его, встретил на спасительном пути одно горькое и терпкое, а не приятное, с избытком вознаграждающее его за эти слезы, он не выдержал бы. Но нельзя все время сахаром кормить, желудок испортишь. И благодать постепенно вводит человека в скорби. От этого дух закаляется и воля укрепляется. И от человека требуется показать верность Богу в искушениях. С <приходом испытаний> людской поток спасающихся разделяется на несколько ветвей: кто, вступив на битое стекло и черепки скорбей и напастей, отступает и возвращается назад, кто бросается в сторону, кто переступает на цыпочках, морщась и стеная от боли, однако же продвигается дальше; а кто — то продолжает идти как ни в чем не бывало, будто по зеленому лугу и мягкой траве. Некоторые из возвратившихся вспять начинают обвинять не себя, не свое малодушие, а самую дорогу и того, кто их послал по ней. Они забывают совершенно, что было время, когда они были довольны монастырем или спасительной жизнью и даже не понимали, как это можно жить иначе. И чтобы как — нибудь извинить свое падение, иногда говорят: «Молод, неразумен (даже глуп) был, теперь поумнел…» Потому — то Господь и сказал: «Претерпевший же до конца — εις τέλος — спасется» (Мф. 10:22). Многие хорошо начинают, да немногие хорошо кончают. (Бывает и наоборот.)
Ни чудеса, ни прозорливость не могут застраховать человека от падения и обеспечить хороший конец. Особенно если они не утверждены на смирении и божественной любви46. Подвиги внешние еще менее могут ручательствовать за надежность пути. Постоянный страх должен быть и за себя, и за тех, кому мы дарим свое доверие. А еще лучше, по примеру Самого Христа (Ин. 2:24), не быть слишком доверчивым к людям, чтобы не впасть после в искушение. Иногда вся слава — то их дутая. Но, конечно, все надо делать с разумом, сообразно с обстоятельствами.
Итак, вступая на путь тесного жития, надо быть ко всему готовым. В дождик ожидать хорошей погоды, в ясный солнечный день — сильной бури. И не только не унывать в искушениях, но и считать их за великую честь от Бога (1Пет. 2:21; Евр. 12:6 — 15). Без них нельзя и преуспеть человеку. Они необходимы, но они же и временны. После испытаний, когда мы со ступени новоначалия поднимемся выше, встречает нас радость, предвестником коей было мирное, радостное устроение, временно дарованное нам Богом вначале. Эта радость заставляла преп. Серафима встречать всех пасхальным приветствием «Христос воскресе!», называть каждого «радость моя» и быть всегда веселым и приветливым.
44
Притом я имею дело только с теми из них, которые изданы на русском языке. В русских источниках приводится лишь краткое ее житие. Но в «Патрологии» Миня, между «Spuria» св. Афанасия Великого, и у Котельера (CotelierJ. В. Ecclesiae graecae monumenta. V. 1. Paris, 1677) ее житие и поучения занимают 76 столбцов.
45
Так же и я хотел бы, чтобы эта книжечка читалась не только лицами монашеского звания, но желал бы ей, как и всем моим сочинениям, распространения и в мирской среде. Поэтому многие положения преподобной Синклитикии толкуются мною применительно к мирским людям обоих полов и обстоятельствам их жизни и перебиваются вставками из постороннего материала. Хотя это и нарушает единство основной ткани рассказа, зато оживляет изложение, помогает не умеющим разобраться в окружающей жизни поглубже в нее вдуматься, делает поучения Синклитикии жизненными и для нашего времени, вводит много новых данных, небесполезных для желающих проходить духовную жизнь. В своих сочинениях я всегда наблюдаю пользу ближнего, а не то, что скажут обо мне ученые люди и насколько будут соответствовать мои работы всем правилам научных или (тем более) художественных методов. Лишь бы меня понимали люди, а поймут, хотя и неумелую, мою речь и заинтересуются — и слава Богу!
46
Любовь я понимаю в святоотеческом смысле, а не в нашем, житейском, когда достаточно человеку быть обходительным, добрым, милосердным, отзывчивым, даже больше возьмем — ради общества не щадящим здоровья своего, и уже его считают любвеобильным. Любовь совершенная — это совсем иное; дело высокое и словами даже трудно выразимое.