Фактически, она знала, что такого никогда не случится: он пунктуален и по склонности и из вежливости. Но вполне в его стиле было приехать последним, чтобы подгадать время своего появление на сцене в наиболее эффектный момент, в то время как остальные начнут подыгрывать ему, принимая такой вид, как если бы единодушно решили не пропустить ни мгновения от предстоящей сенсации, в чём бы она не состояла. Чета Уимзи возвратилась из Парижа только накануне днём, никто ещё не видел их, скандал, связанный с судом, возбуждал любопытство. Кроме того, интерес подогревала продажа романов невесты, так что печально известное имя Харриет Вейн на ярких зелёных и оранжевых обложках бросалось в глаза её родственников со стороны супруга из каждого книжного киоска и витрин книжных магазинов. Достопочтенный Генри Драммонд-Тейбер, — который, хотя и был сыном графа и имел безупречную репутацию, стал партнёром в издательской фирме «Бон и Ньют», — казалось, посчитал последнее событие поводом для поздравлений. Герцогиня, внезапно почувствовавшая за его приятной болтовнёй коммерческий интерес, задалась вопросом, не совершила ли ошибку, пригласив его в Карлтон-Хаус-Террас. Покровительство модным иностранным художникам — это одно, а помощь в продаже каких-то детективных романов — совсем другое.
С любезной улыбкой она сказала:
— Конечно, теперь, когда Харриет замужем, ей не придётся больше писать. И у неё просто не останется на это времени.
Мистер Драммонд-Тейбер вздохнул.
— Наши писательницы должны подписывать контракт, включающей статью, в которой предусмотрен штраф за замужество, — сказал он с чувством. — Однако, не следует поддаваться пессимизму.
Тем временем, вдовствующая леди Стоут, которая напоминала выцветшую фотографию королевы Виктории и была одной из наиболее любознательных и неудержимых старух в Лондоне, бросила Гастона Шаппареля в недружелюбные объятия леди Граммидж, и принялась бомбардировать хозяина дома совершенно лишними вопросами «о том убийстве». Герцог, бесстрастно отрицая какую-либо осведомлённость, тревожно наблюдал за сыном, который, пренебрегая своими обязанностями по отношению к знатной и пожилой даме, перенёс своё внимание на Амаранту Сильвестер-Куик. На лице его читались одновременно озлобленность и несдержанность. Лорд Граммидж и лорд Кроппингфорд горячо обсуждали проблемы осушения земли в поместьях.
Леди Граммидж, освободившись от Гастона Шаппареля и бросая злые взгляды на голубовато-зелёное платье леди Кроппингфорд, обратилась своим звонким голосом к герцогине:
— Боюсь, дорогая Хелен, я не очень весело одета для этого торжества, но и правда, с этими грустными новостями из Сандринхема [29] весёлость едва ли уместна.
В этот момент лакей объявил: «Лорд и леди Питер Уимзи» и, таким образом, как корабль сопровождения, запустил пару в бесконечное одиночное плавание по длинной гостиной под перекрёстным огнём испытующих взглядов из гавани у камина.
Гастон Шаппарель, профессия которого включала чтение мыслей по лицу и который был хорошо подогрет сплетнями от леди Стоут, бросил на них лишь один взгляд и сказал себе: «Ого! Понимаю, это вызов. Удивительно! Мадам герцогиня одним махом поставлена в неловкое положение. Изящное платье в прекрасном вкусе, три бесподобных рубина. Что можно сказать? Хорошенькая ли она? Нисколько, но cristi! [30] Какая фигура! И сильный характер. Держится хорошо. Но ключ к загадке — муж. Il est formidable, mon dieu, [31] этот небольшой белый ястреб…»
И когда начались поздравления, он добавил про себя: «Это становится забавным».
Герцог подошёл к новой леди Питер Уимзи с некоторой опаской. Он, конечно же, встречался с ней и раньше после их с Питером обручения, но тогда всегда рядом был кто-то — жена, Питер, вдовствующая герцогиня Денверская, — способный взять разговор на себя. Теперь, в течение последующих пяти минут или около того, ему предстояло разговаривать с ней без чьей-либо помощи. Он хорошо понимал, что вышедшие из Оксфорда романистки — это не его профиль. Осторожно он начал:
— Ну, и как вы?
— Очень хорошо, спасибо. Мы замечательно провели время в Париже. И дом просто великолепен. О, и теперь, когда я увидела ваши гобелены уже в нашем доме, я должна всех поблагодарить снова. Они абсолютно к месту и так прекрасны.
— Рад, что они вам понравились, — сказал герцог. Он весьма слабо представлял, на что могли быть похожи эти гобелены, хотя смутно помнил, что его энергичная мать преподнесла их как уместный и ценный свадебный подарок, несущий интересные семейные ассоциации. Он чувствовал, что должен ещё кое-что сказать, хотя совершенно не представлял, как к этому подступиться.
— Боюсь, у вас было трудное время в связи с тем убийством и после. Мне очень жаль.
— Ну, это было лишь неудачное стечение обстоятельств. Но тут уж ничего не поделаешь. Нужно лишь стараться забыть о плохом.
— Правильно, — согласился герцог. Он тревожно оглядел собравшихся и импульсивно добавил: — Они продолжат задавать вопросы. Сборище кошек. Не обращайте внимания. — Его невестка благодарно улыбнулась ему. Понизив голос, он спросил:
— Как Питер это перенёс?
— Ужасно волновался, но, думаю, уже всё позади.
— Хорошо. Заботится ли он о вас, как надо?
— Блестяще!
Тон был обнадёживающим. Герцог внимательно посмотрел на невестку. До него вдруг дошло, что — есть ли ум или вообще нет ума — в целом формы и внешность женщины, которая сидела рядом с ним, не сильно отличались от тех, что присущи другим женщинам. Он с чувством заявил: «Я этому рад. Очень рад».
Харриет прочитала на его лице искреннее беспокойство:
— Всё будет в порядке, Джеральд. В самом деле.
Герцог удивился, и не смог придумать в ответ ничего кроме:
— Великолепно. — Он почувствовал, что между ними установились в некотором роде конфиденциальные отношения. Тогда он потерял голову и опрометчиво выпалил: — Я сказал им, чтобы оставили Питера в покое. Он достаточно взрослый, чтобы знать, чего хочет.
Предав, таким образом, свою семью в руки врага, он засмущался и замолчал.
— Спасибо. Попытаюсь проследить, чтобы он это получил.
Объявление, что обед подан, спасло его от дальнейшей компрометации и бросило к жаждущей поговорить леди Граммидж.
Просто смешно думать, рассуждала герцогиня про себя, слушая вполуха Граммиджа, что Питеру не нравится леди Кроппингфорд: он вызвал небольшой всплеск смеха с её стороны — настоящее достижение с учётом непростых обстоятельств. Леди Кроппингфорд фактически беспощадно атаковала чувства своего соседа, и он паясничал, выдавая страдания только неподвижным и отсутствующим выражением лица и тем, что иногда «съедал» окончания. Сент-Джордж с недовольным видом слушал леди Граммидж — вероятно, она упрекала его за то, что он провёл каникулы в Шропшире. С другой стороны стола лорд Кроппингфорд и леди Стоут, Генри Драммонд-Тейбер и Амаранта Сильвестер-Куик спокойно разговаривали, разбившись на пары. Только красивая миссис Драммонд-Тейбер сидела тихо и отчуждённо: Гастон Шаппарель, покончив с супом с ненужной поспешностью, не пытался развлекать её, но бросал внимательные взгляды на Харриет. Чёрт, должен же быть такт у француза, даже если он художник! К чести Харриет, она не делала ничего, чтобы привлечь внимание, — она спокойно беседовала с шурином, и её серовато-белое атласное платье, хотя, очевидно, и дорогое, имело довольно осторожный фасон. К счастью, миссис Драммонд-Тейбер, казалось, не замечала, что ею пренебрегают. Кто-то когда-то сказал, что ей удаётся выражать изящество в неподвижности, и теперь она старалась везде продемонстрировать это достижение.
Однако герцогиня чувствовала, это её долг вовлечь мисс Сильвестер-Куик в беседу с лордом Граммиджем и отвлечь Питера от леди Кроппингфорд, когда в мгновенной тишине услышала, как Харриет весело сказала Драммонд-Тейберу: «Лучше продолжайте называть меня мисс Вейн, так меньше путаницы».
Шок, отразившийся на лице леди Граммидж, показал Харриет, что она (весьма легкомысленно) сумела завладеть всеобщим вниманием.
29
Сандринхем — одна из загородных резиденций английских королей; находится в графстве Норфолк. В описываемое время там умирал король Георг V (1865–1936).