Часть I
Судебная культура
Глава I. Основания уголовного права
В 1666 году Григорий Котошихин, высокопоставленный чиновник Посольского приказа, перебежал в Швецию и, чтобы заслужить благоволение шведского короля, написал трактат о государственном устройстве России. Описывая российскую систему судопроизводства, он отмечал, что «окроме царских Приказов… и окроме городов, и царских дворцовых сел и волостей, и патриарших и митрополичих и архиепископских и епископских Приказов, нигде никаким людем судов и росправы ни в чем не бывает». Нашему современнику это может показаться безнадежно средневековым – столько разных судов, такая раздробленность власти! Однако читателей того времени[27] этот список мог поражать скорее своей краткостью: Котошихин подчеркивал контроль царя над судебной системой, тогда как большинство государств того же типа и тех же размеров, что и Московское царство, были отягощены куда менее однородными судебными институтами.
Котошихин сообщает, что судебные решения оглашались только в двух юрисдикциях: в царских судах в приказах, городах и собственных царских имениях – и в церковных судах. Более того, если церковные власти кого-то «за духовные дела в воровских статьях осудят на смерть (или на телесное наказание. – Примеч. авт.), и они… приговор свой посылают с теми осужденными людьми в царский суд… а без царского ведома не казнят ни за что»[28]. Судебная централизация Московского царства была осуществлена параллельно с централизацией других основных правительственных функций: сбора налогов, комплектования армии и мобилизации, административного управления. В этой главе, прежде чем обратиться к определениям и учреждениям уголовного права, мы рассмотрим в сравнительном контексте вопрос о централизации в Московском царстве.
Химеры централизации
Нет сомнения, Московское царство было централизованной бюрократической империей. Историки презрительно окрестили его централизацию тиранической и гипертрофированной, иронизируя по поводу стремления кремлевской бюрократии контролировать даже принятие самых обыденных решений, таких, например, как покупка писчих принадлежностей[29]. Подразумевалось при этом, что Московское царство, организуя такой контроль из центра, проявляло либо свою отсталость, либо деспотизм. Однако реальная картина и сложнее, и интереснее.
Действительно, начиная с московского периода и в Новое время российское правительство осуществляло над обществом и чиновничьим аппаратом сильный и централизованный контроль, стремясь завладеть всеми возможными ресурсами в условиях, когда ресурсов было недостаточно. Но из-за размеров государства многое оставалось вне пределов досягаемости для власти, и в итоге правителям России не удалось равномерно распространить свой контроль на всей территории. В обоих этих аспектах – в протяженности страны и пределах возможностей власти – положение московских царей походило на ситуацию их зарубежных собратьев. По всей Европе и в Османской империи с XVI по XVIII век правители стремились, часто неудачно, сконцентрировать свою власть. Даже когда европейские монархи пытались унифицировать фискальные системы, создать национальные бюрократии, усилить двор правителя и кодифицировать законы[30], им приходилось идти на уступки местным интересам – сословных объединений, городского самоуправления, религиозных и этнических меньшинств. С особенной силой разнообразие подходов к управлению было востребовано в полиэтничных многоконфессиональных империях. Таким образом, правители раннего Нового времени встречали противоречие между централизацией и делегированием власти. В этом контексте процесс централизации в России может рассматриваться в рамках континуума стандартного раннемодерного государственного строительства. Краткий обзор целей и практики централизации, прежде всего в области права, среди государств того же уровня, что и Московское царство, возможно, покажет, что Европа и Россия отличались отнюдь не так сильно, как это часто считают.
Европейские страны того же масштаба, что и Московия, наиболее успешно справившиеся с построением единого монархического государства (такие как Англия и Франция), сталкивались в этом деле со сложностями, которые им создавали привилегированные социальные группы: сословия с их представительными органами, привилегированные города, конфессиональные, языковые или этнические общины – а также значительное разнообразие судебных систем. Для большинства христианского населения каноническое право и ius commune («общее право») образовывали общее правовое основание, на котором своды законов и обычное право (ius proprium) тех или иных областей формировали местную судебно-правовую практику[31]. Во Франции, как и в Московском царстве, мощный абсолютистский дискурс и распространение придворной культуры закладывали основание централизованной королевской власти. Но пресловутый французский абсолютизм был построен при помощи умелого компромисса с группировками провинциального дворянства, гильдиями, городами и другими опосредующими сообществами и за счет признания местных языков и более 300 региональных и локальных кодексов обычного права, а также старинных сеньориальных привилегий. Французский король кодифицировал уголовное право в Ордонансе Виллер-Котре в 1539 году и являлся номинальным председателем высших судов – парламентов, числом тринадцать во второй половине XVIII века, которые на деле контролировались профессиональным наследственным чиновничеством, чьи должности могли покупаться и продаваться и находились вне прямого контроля со стороны короля. Ниже парламентов располагалось по меньшей мере два уровня провинциальных и окружных судов, в которых заседали представители местного дворянства и чиновники. К XVII веку французские профессиональные судейские, «дворянство мантии», достигли такого же влияния и статуса, как и старинная военная знать. К XVIII веку они стали ведущей силой, выступавшей за политический плюрализм и прозрачность правовой системы. Стюарт Кэрролл назвал Францию раннего Нового времени «сложносоставной политией, государством, кое-как объединившим территории с отчетливо выраженными и различными идентичностями»[32]. Судебная разнородность Франции оставляла широкие полномочия за обществом и давала автономным сообществам и элитам гораздо больше возможностей противостоять королю, чем когда-либо было у московского общества перед лицом царской власти.
27
29
Гипертрофированная:
30
Европейские судебные реформы:
31
32