Миряне, заточенные в монастыри, страдали от схожих условий содержания. Женщину, заключенную под стражу в 1676 году за убийство мужа, велено было «держать в кандалах под самым крепким началом» и принудительно водить на церковные службы («приводить к церкви Божии»). Дворянин, отправленный в 1628 году в монастырь Св. Николая в Карелии за внебрачную сексуальную связь (он прижил незаконнорожденного сына с троюродной сестрой), содержался в ножных кандалах и принуждался к ежедневному монастырскому труду; «сеяти мука и из печи выгребать пепел». Его дневной рацион был урезан в половину, ему запрещалось посещать литургию, а исповедь и причастие были разрешены ему только на смертном одре. С другой стороны, сибирского царевича, отправленного в ссылку в монастырь за пьянство в 1667 году, недвусмысленно велели ежедневно доставлять в церковь на службу, как он «вытрезвится». В конце столетия указы также требовали, особенно применительно к раскольникам, чтобы монастыри не предоставляли заключенным доступ к чтению или к орудиям письма[225].
В XVII столетии организация светских тюрем в Москве устоялась. Григорий Котошихин отмечал, что в Москве «устроены для всяких воров тюрмы» и 50 палачей трудились в столице, скорее всего, в приказных судах и тюрьмах. Среди приказов Разрядный, Разбойный и Холопий располагали тюрьмами рядом со своими зданиями. Таким образом, преступники разных категорий находились отдельно друг от друга. Тюрьма Разрядного приказа впервые упоминается в 1672 году, когда туда, «за решотку», бросили человека за противозаконное хранение табака. В том же году упоминается и «Черная палата» – тюрьма Разбойного приказа, которая в 1670-е годы была настолько переполнена, что уже не принимала новых узников. Тюрьма Посольского приказа известна по поручной записи 1672 года, данной ее приставу[226]. Приказы также часто могли переводить заключенных в тюремный двор в Кремле или неподалеку. Выдающийся историк Кремля Иван Забелин установил местонахождение двух тюрем в XVI–XVII веках – около Троицких ворот и чуть за территорией Кремля у Константиновских ворот. Обе тюрьмы упоминаются в документах 1630–1680-х годов[227].
В провинции выбор мер пресечения был похожим: дача на поруки, домашний арест, содержание «за решеткой» в воеводской избе или тюрьме. Здесь провести разделение на уголовных преступников и правонарушителей было сложнее из-за ограниченности ресурсов. В Чердыни воевода сообщал в 1630 году, что у него не было двух тюрем. В том же году на Белоозере служащих губной избы отчитали за содержание вместе пьяниц, уголовных преступников и татар, обвиненных в измене. В сентябре 1637 года губной староста Мурома критиковался за содержание в «разбойной» тюрьме лиц, арестованных за мелкие проступки, включая беглых крестьян и холопов, что приводило к переполнению тюрьмы и голоду. Ему велели поместить обвиняемых в незначительных преступлениях под домашний арест, оставив тюрьму для уголовников[228]. Городовые воеводы разделяли заключенных мужского и женского пола. В 1635 году, например, женщина, обвиненная в убийстве мужа, была отдана под домашний арест, в то время как ее сообщник оказался в тюрьме. В 1688 году семейная пара обвинялась в убийстве; их заключили в тюрьму в отдельных камерах, причем супругу содержали в заключении вместе с другими женщинами[229].
Обеспечение тюрем персоналом задействовало людские и финансовые (в том числе по обеспечению провиантом) ресурсы. В 1555 году Указная книга Разбойного приказа обязала местные сообщества выбирать шестнадцать человек сторожей, чтобы они охраняли тюрьму посменно в течение года и жили, словами указа 1591 года, при темницах «день и ночь… безотступно». Эти нормы продолжали существовать в памятниках законодательства XVII века, и местные жители продолжали обеспечивать выборных лиц. В 1654 году воевода сообщал, что устюжане платят девяти тюремным сторожам 113 рублей в год, а для новой тюрьмы были выбраны двадцать новых сторожей, содержание которых должно составить по рублю в месяц. Выборные подьячие, работавшие в губных избах, также получали по рублю в месяц[230].
225
РГАДА. Ф. 1441. Оп. 5. № 71. Л. 1 (1676). ААЭ. Т. III. № 177 (1628). ААЭ. Т. IV. № 154 (1667). РГАДА. Ф. 1441. Оп. 2. № 57. Л. 4 (1701); ПСЗ. Т. VIII. № 5353 (1728). Другой пример: РГАДА. Ф. 1441. Оп. 5. № 73 (1658).
226
227
228
229
РГАДА. Ф. 210, Белгородский стол. Стб. 83. Л. 260 (1635); похожее дело: РГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 83. Л. 369, 371 (1637). РГАДА. Ф. 1107. № 3549. Л. 6 (1688).
230
Уставная книга Разбойного приказа янв. 1555 г., ст. 13: ПРП. Т. IV. С. 359. Указ 1591 г.: ПРП. Т. V. С. 227–228. Указная книга Разбойного приказа 1616/17 г., ст. 54: ПРП. Т. V. С. 199. Уложение. Гл. 21, ст. 4, 95, 97: РЗ. Т. III. С. 230–231, 246; 1669 Новоуказные статьи, ст. 3: ПРП. Т. VII. С. 397; ДАИ. Т. III. № 115 (1654).