— Мадам, — услышала она иной голос, робкий и дрожащий, и увидела свою субретку, испуганно склонившуюся к ней. — Что с вами, мадам?!
— Ничего, — пробормотала Нинон. — Помогите мне встать. Где мальчик? Его уже увезли?
— Да, мадам.
— А я с ним так и не простилась… — пробормотала Нинон, поправляя волосы и придирчиво глядя на свое отражение.
Зеркало молчало. В нем и в самом деле было всего лишь отражение, ничего больше.
Нет, Нинон после этой истории не впала в прострацию, не ударилась в воинствующую добродетель. Она жила точно так же, как раньше… И все же что-то в ней изменилось. Она с жадностью меняла любовников — поток желающих вдохнуть аромат невянущей розы не иссякал! — но у нее было странное ощущение, что она проживает чужую жизнь. Она была совсем не молодой женщиной, а вместо нее умер юноша. Почему? Зачем судьба оставила ее в живых? Может быть, для того, чтобы она что-то новое узнала о жизни? Но что? Научилась не только любить, но и сострадать?
С той минуты Нинон перестала бояться увядания и смерти. Первое ее не касалось, что же касается второго, она была убеждена: смерть не настигнет ее до тех пор, пока она не узнает чего-то нового… о жизни и любви! То, чего уже не суждено узнать ее умершему сыну.
И снова пошли годы — в привычном ритме. Нинон де Ланкло исполнилось шестьдесят. В нее влюбился без памяти граф Шуазель, впоследствии маршал Франции. Он был на двадцать лет моложе красавицы и… то ли опасался ее оскорбить своими домогательствами, то ли боялся связи с женщиной столь намного старше его. За полтора месяца ухаживаний дело не сдвинулось ни на шаг, что раздражало и оскорбляло Нинон. Она то встречала Шуазеля в неглиже, то заставляла его искать муху под своей нижней рубашкой, но ничего не помогало…
В это время в «Опера amp;#769;» появился танцовщик по имени Пекур, великолепно сложенный, молодой и красивый, считавшийся одним из величайших бабников своего времени. И вот однажды Пекуру передали некое письмо — и он покраснел от удовольствия, прочитав: «Вы танцуете великолепно, — говорят, что вы так же умеете любить. Мне хотелось бы убедиться. Приходите завтра ко мне. Нинон де Ланкло».
Пекур с восторгом ответил на любовь легендарной красавицы, доказал ей, что слухи о его способностях ничуть не преувеличены, и вернул ей утраченную было уверенность в себе. Правда, особым умом танцовщик не отличался, с ним было довольно скучно, зато мужскими достоинствами обладал непревзойденными, и Нинон получила повод сказать: «Я заметила, что умные люди в постели не столь выносливы, как дураки». А Шуазель все продолжал играть в почтительную влюбленность… Но вот как-то раз, явившись к Нинон, Шуазель столкнулся у дверей ее спальни с Пекуром.
— Что вы там делали? — спросил возмущенный граф.
— Командовал корпусом, с которым вы не сумели поладить, — нагло сострил Пекур, имевший все основания быть довольным собой.
Оскорбленный граф ретировался, а Нинон немедленно дала отставку Пекуру, ибо с ним совершенно не о чем было говорить, разомкнув объятия.
Современник пишет: «В 1686 году в Париж приехал молодой барон Сигизмунд Банье, сын шведского генерала. Граф Шарлеваль, его двоюродный брат, один из отвергнутых поклонников неувядающей красавицы, предложил познакомить его с нею. Барон, еще в детстве слышавший о красавице Ланкло, решил, что семидесятилетняя женщина вряд ли представляет для него какой-либо интерес. Однако граф настаивал, и швед скрепя сердце согласился, поддержав пари: если даже Нинон и обратит на него внимание, он останется совершенно равнодушным к ее прелестям. Познакомившись с куртизанкой, барон признал, что был глупцом. Он часто посещал салон де Ланкло, не в силах оторвать восторженного взгляда от хозяйки… Когда в полночь барон выходил из ее спальни, он готов был поклясться, что Нинон не более восемнадцати. Молодой человек поделился своим счастьем с кузеном, который вызвал его на дуэль и убил. Куртизанка упрекала себя в том, что не предотвратила трагедии».
Итак, снова ее чары стали причиной гибели человека. И снова Нинон долго сидела перед зеркалом и рассматривала свое отражение, которое почему-то взирало на нее с ухмылкой весьма иронической, но в ней Нинон чудилось мстительное выражение.
«Кажется, я устала, — подумала красавица. — Кажется, пора заканчивать…»
Но это было легче сказать, чем сделать. Восьмидесятилетний аббат де Жедуаэн, мужчина весьма крепкий, прославленный своими подвигами на полях Амура, приударял за ней и добился победы лишь после того, как Нинон целый месяц томила кавалера. Она отдалась аббату в тот день, когда ей исполнилось восемьдесят… Целый год длилась их связь, но аббат Жедуаэн оказался ревнивее Отелло, и его ревность заставила Нинон расстаться с ним.
Наконец и «король-солнце», Людовик XIV, пожелал увидеть чудо своего века. И вот однажды по просьбе тайной супруги монарха Франции, госпожи Ментенон, Нинон явилась к обедне в придворной церкви. Людовик XIV долго ее рассматривал и выразил сожаление, что столь удивительная женщина отказалась украшать его двор блеском своей иронии и веселостью. Действительно, когда мадам Ментенон предложила ей место при дворе, «царица куртизанок» ответила: «При дворе надо быть двуличной и иметь раздвоенный язык, а мне уже поздно учиться лицемерию…»
И вот однажды Нинон обнаружила, что мужская любовь больше не интересует ее. Черт… Но зачем тогда жить?! Ну, наверное, судьба что-то имела в виду, если лишила ее чувственности. Может быть, она снова, как в ранней юности, сможет отыскать радость только в интеллектуальных играх?
Именно в то время ей как-то раз представили десятилетнего мальчика по имени Аруэ. Он был начинающий поэт, и Нинон с удовольствием слушала его прекрасные стихи, а по завещанию оставила ему 2000 франков на покупку книг. Мальчик вырос, но навсегда сохранил самые теплые воспоминания о женщине, которую не называл иначе, как «моя красивая тетя». Фамилию Аруэ он носил недолго, а прославился под псевдонимом Вольтер…
Нинон умерла 17 октября 1706 года, в возрасте девяноста лет, в своем маленьком домике на улице Турнель. Рассказывают, что, умирая в полном сознании, она сказала: «Если бы я знала, что это все так кончится, я бы повесилась».
У нее было такое ощущение, что жизнь ее обманула. Ни одна любовная история, испытанная в жизни, не приходила на ум. Все-таки любовь, к которой она относилась так несерьезно, сумела ей отомстить… совершенно наскучив своей легкомысленной служительнице!
А на прощанье — еще несколько любовных афоризмов Нинон де Ланкло:
— чем меньше страсти выказываешь, тем большую страсть возбуждаешь;
— привязанность начинается там, где кончается любовь; неверность начинается там, где кончается привязанность;
— никогда мужчина не бывает так нежен, как после того, как его простили за минутную неверность;
— коварство не в неверности, а в лицемерных ласках неверного. Неверность простить можно, коварство — никогда;
— желание нравиться рождается у женщин прежде желания любить;
— красота без очарования — все равно что крючок без наживки;
— сопротивление, которое оказывает женщина, доказывает не столько ее добродетель, сколько ее опытность.
И наконец — самое лучшее: «Выбирайте: либо любить женщин, либо понимать их».
Похоже, эту женщину никто никогда не понимал. Да вряд ли и она сама себя понимала!
Примечания
1 В греческой мифологии — мать легендарного царя Эдипа, ставшая по неведению его женой.
«Тело твое, косы твои…»
(Ксения Годунова, Россия)
Хоть и сказал когда-то Господь, люди, мол, все для меня равны, все они чада мои, всех я их равно люблю и грехи прощаю, однако сами же его создания сих слов словно и не слыхали. То и дело отступают от Божьих заповедей! Ну ладно еще бы в миру, в юдоли греха, царили злоба и немилосердие, однако и в обителях Божиих такие же дела творятся!
…В Кирилло-Белозерском монастыре сестрой Ольгой брезговали, словно шелудивой собачонкой. И косоротились, и задирали носы, и строили из себя святых и праведных. А она была не праведная. Ольгу привезли в монастырь брюхатою, держали в стороне от других инокинь, в уединенной келейке, под присмотром, чтоб не сбежала. Она билась, тосковала, мирячила[14] с горя, а потом у нее вдруг случился выкидыш, причем на таком сроке, когда и ребенок не выживет, и матери опасность смертельная.