Аза Даниловна недовольно поджала губы.
— Все, решено! — закрыл папку главврач, оставив на столе бумаги выбранных больных.
— Простая доярка! — фыркнула Орлова.
— У Магамбетовой, между прочим, девять детей, — произнес профессор. — Девять! Мы должны думать и о них.
Главная медсестра хотела сказать еще что–то, но Баулин остановил ее жестом, давая понять, что своего решения не изменит.
Орлова забрала папку, проворчав насчет того, что с ее мнением никто не считается, а она торчит в клинике с утра до вечера, работает за троих, да еще должна зачем–то ехать с Соловейчик проверять, как торгуют «Бауросом».
Это задело главврача.
— Кстати, — сказал он, не скрывая раздражения, — я просил, чтобы поставили решетки. — Баулин ткнул пальцем на окна кабинета. — Неужели надо напоминать десять раз?
— Вы только позавчера дали указание хозяйственникам, — тоже не очень любезно ответила Орлова.
— Так что же, прикажете ждать месяц? — с иронией спросил главврач.
Орлова ничего не ответила и с каменным лицом направилась к двери. Когда она уже взялась за ручку, Баулин негромко спросил:
— Аза Даниловна, простите, но… У вас опять что–то с Рогожиным?
Ее словно хлестнули.
— С Рогожиным? — резко обернулась Орлова, и лицо ее залилось краской.
— Я же видел, — смутился профессор.
Орлова набрала воздуха, словно хотела выкрикнуть что–то дерзкое, но сдержалась. Только махнула рукой и выскочила из кабинета, хлопнув дверью.
Евгений Тимурович обхватил голову руками, прикрыл глаза, мучительно размышляя, что же такое творится и почему Орлова…
В это время открылась дверь и в кабинет вошел Голощапов.
— Едем, Анатолий Петрович, едем, — суетливо поднялся главврач, даже не притронувшись к бумагам, которые требовали рассмотрения.
На пасеку «Интеграла» отправились на служебной машине главврача, которой он пользовался чрезвычайно редко — предпочитал пешком или на велосипеде.
Выехав из поселка, профессорская «Волга» окунулась в вековой лес. Дорога шла узкой просекой среди величественных заповедных елей. Сначала Баулин слушал Голощапова невнимательно, но потом увлекся его рассказом. И гнетущее состояние развеялось.
— Я считаю, — увлеченно говорил Анатолий Петрович, — мы должны еще более интенсивно применять в клинике апитерапию[1]. Во всех отделениях. Даже в детском. Ведь мед содержит смесь фруктозы и глюкозы, которая непосредственно усваивается, являясь источником энергии. У меда широкий спектр терапевтического воздействия! И не только у меда. Такие продукты пчеловодства, как пыльца, перга, маточное молочко, прополис, пчелиный яд и даже воск, — они же могут творить чудеса!.. Если, например, жизнь рабочей пчелы длится тридцать пять — сорок дней, то матка, потребляющая исключительно маточное молоко, живет пять–шесть лет! Установлено, что в биологии и медицине нет другого вещества, которое оказывало бы подобные эффекты на развитие, продолжительность жизни и продолжение рода. Напрашивается вывод: с помощью маточного молочка можно продлить жизнь человека… И не случайно, когда я был на симпозиуме в Бухаресте, многие ученые выступали с докладами об эффективном лечении маточным молочком вирусных заболеваний, атеросклероза, ослабленного зрения и других недугов.
— У вас сохранились эти доклады? — спросил Баулин.
— Конечно. Если интересуетесь, я принесу.
— Буду очень признателен. А насчет апитерапии было бы хорошо послушать ваш научный доклад в следующий понедельник… Лично я считаю это направление весьма перспективным. Но если говорить о нашей клинике, то, — Баулин развел руками, — нас пока сдерживает база. Я имею в виду пасеку.
— Субочев, я считаю, находка, — сказал Голощапов. — Прекрасный специалист и, главное, энтузиаст. Между прочим, Субочева оставляли в аспирантуре при академии. Но он предпочел живое дело… Правда, когда он приехал и увидел здешнюю пасеку, то пришел в ужас. Прежний пасечник был горьким пьяницей. Пчелы, кстати сказать, пьяных не любят…
Машина вырвалась из леса. Дальше дорога шла через цветущее гречишное поле.
— Смотри–ка! — сказал профессор, неотрывно глядя в окно. — Красота–то какая!
— А какой мед с гречихи! — воскликнул Голощапов. — Мечта! — И подсказал шоферу: — Сверните вот туда, в березовую рощу.
Пасека в несколько десятков ульев располагалась на самой опушке. Чуть поодаль стояли три палатки. Возле них — врытый в землю длинный дощатый стол и скамейки. За столом над микроскопом склонился коренастый плечистый парень в ковбойке и джинсах. Время от времени он отрывал глаза от окуляров, что–то записывал в толстую тетрадь. И так был увлечен, что не заметил, как к нему подошли приехавшие.