Сергей откатился под хлипкую защиту исковерканного борта и переполз к крутобокому валуну. Мыслей не было. Совершенно. Эмоций тоже. Даже древнейшая реакция на опасность – страх – отсутствовала напрочь. В щель между каменными глыбами Сергей разглядел «вооруженных нарушителей границы». Все они были одеты по моде «той» стороны – в короткие, до щиколоток, матерчатые штаны, в длинные незаправленные рубахи-камис. На ногах – высокие ботинки с застежками, а на головах – нуристанские шапочки поколь, похожие на береты, коричневого или табачного цвета. Банда Рахмона Наккаша… Как поспевал «за речкой на юге» урожай опийного мака, так и начиналось – со всего «Золотого полумесяца» перли в Россию наркоту, транзитом до Европы. В Колумбии были наркобароны, Рахмон Наккаш был наркохан…
Пригибаясь, поводя автоматом, по осыпи прокрался совсем молодой еще контрабандист и выпрямился, не углядев в руках «шурави»[8] оружия. Нарушитель был великолепен – одетый во все новое, в дымчатых очках, с переброшенной через плечо плоской сумкой-планшетом. Удлиненное красивое лицо, плечи развернуты, спина прямая. Он крикнул, подзывая своих, и непринужденно спустился к летунам и их пассажирам.
Командир вертолета майор Швыдкой, жгучий брюнет с хрящеватым, горбатым носом, повредил ногу и стоял, прислонясь к искореженной стойке шасси. Рядом топтался растерянный второй пилот, ушастый и светловолосый старлей Бубликов. Лобанов-отец попытался загородить собой Лобанова-сына, но Сергей воспротивился и утвердился рядом с батей, напрягая ноги, чтобы те не дрожали.
– Ну, командор, – неумеренно восхитился наккашевец в темных очках, – ну, ты и живуч! Полгода тебя выцеливал, сегодня только попал! Ну, думаю, сбил кафира![9] Нет, опять он живой!
– Кончай выеживаться, Мир-Арзал! – оборвал его полковник Лобанов. – Тебе сколько стукнуло? Небось четвертак еще не разменял? Прикажи своим людям сложить оружие, тогда я смогу гарантировать вам ваши поганенькие жизни!
Контрабандисты загоготали.
– Не наглей, командор! – выговорил, отсмеявшись, Мир-Арзал и поугрюмел. – Деньги мы тебе давали? Давали! Почему не берешь? Чтоб не мешал, говорили? Говорили! Почему мешаешь? У Рахмон-джон из-за тебя голова болит! Даврон! Шавкат! – рявкнул он, подзывая подельников.
Вперед вышел Даврон в серо-коричневой шинели, видимо снятой с мертвого сарбаза,[10] в чем уличали запятнанные дырки в полах. Лицо у Даврона было припухшим, с толстыми усами, которые, как у гайдука, спускались ниже подбородка. В руках он с усилием держал ДШК.[11] Рядом, в засмальцованной «пакистанке», встал Шавкат, нескладный, прыщавый парень с фантастическим носом, со слезящимися глазками под белесыми бровками. Он постоянно фыркал, продувая ноздри, а пальцы его ласково поглаживали курки двух автоматиков «ези».
– Будем лечить головную боль! – глумливо усмехнулся Мир-Арзал. – У Даврона ха-арошие таблетки есть, калибра двенадцать и семь!
Бандиты хором загоготали.
– Не вибрируй, Серый… – тихо проговорил отец. – Щас наши прилетят…
– Я не… – пискнул Сергей. Вознегодовав на себя, прокашлялся.
Полковник переступил с ноги на ногу, и, когда покачнулся, боком скрываясь за Сергеевой спиной, его рука скользнула под клапан комбеза. Тихонько щелкнул предохранитель табельного «Макарова».
– Отставить! – крикнул Мир-Арзал, и Даврон разочарованно опустил ствол. – Что прижухли? – Мир-Арзал решил продлить удовольствие и выпендривался: – Ну-ка, спойте чего-нибудь, а то так неинтересно! Гряньте «Интернационал»! Просим, просим!
Бандюганы обрадовались нежданному развлечению, оживились, стали рассаживаться на валунах, на оторванной лопасти, легшей этакой скамейкой между скальных обломков. Тут сзади, от горящего вертолета, донесся стук и скрежет. Сергей дернулся в обороте и увидел Воронова – живого, только без куртки, со слипшимися от крови волосами.
– Я буду запевалой! – сказал борттехник, растягивая губы в кривой ухмылке. Нижняя губа лопнула и набухла красной каплей.
– Дядька! – завизжал Искандер.
Гефестай только лыбился счастливо, шмыгал и подтирал пятерней припухший нос, размазывая копоть по щеке.
– Дядя Терентий! – радостно прошептал Сергей, и тут же его продрало испугом.
Воронов пригнулся, расставив ноги пошире и разведя руки в стороны. И он превращался в кого-то иного, чужого и страшного, будто вурдалак в полнолуние! Все суставы бортача[12] дрожали, ступни и колени выкручивались. Кости смещались, а мускулы вздувались, становясь величиной с голову младенца. А потом дядя Терентий исчез. Вот только что тут был, и нету его! Пропал!