I
В предрассветный час 23 февраля 1861 года на станцию железной дороги Балтимор — Огайо ввели высокого мужчину в плаще еще до того, как у платформы показался его поезд, и за десять часов до момента, когда ожидалось прибытие этого человека. Он едва касался ногами земли: несколько вооруженных людей торопливо втолкнули его в коляску, которая тронулась, едва опустилась защелка на укрепленной двери. За темными занавесями вместе с человеком находились двое охранников. Они держали револьверы наготове, будто ждали, что в любой момент ночную тишину нарушит гром выстрелов. Снаружи, рядом с кучером, сидел еще один мужчина — с черными глазами — и пристально вглядывался в темные улицы Вашингтона в поисках возможной опасности. В гостинице поджидали его собратья. Они должны были удостовериться, что никто не войдет в здание и не выйдет из него без их разрешения, а ценный груз в безопасности будет доставлен в постель. На крыше напротив гостиницы еще один мужчина высматривал того, кто попытался бы залезть по стене и проникнуть в номер через окно.
Генри Стерджес настоял на беспрецедентных мерах безопасности — и оказался прав…
Именно так избранный президент Авраам Линкольн сумел избежать первого покушения.
В конце 1857 года, вскоре после возвращения из судьбоносного путешествия в Нью-Йорк, Эйб объявил, что будет баллотироваться в Сенат и составит конкуренцию Стивену Дугласу. Последователи Линкольна не знали, что его решение было продиктовано одним письмом.
Авраам,
как ты правильно предположил в письме от 13 сентября, мы хотели бы просить тебя выступить против мистера Дугласа. Я полагаю, ты и сам подозревал, что сенатор, как и многие живущие, попал под влияние наших врагов. Не беспокойся об исходе выборов, просто постарайся использовать свой пыл и ораторское искусство для того, чтобы клеймить рабство при каждой возможности. Мы позаботимся, чтобы исход событий оказался благоприятным. Верь в себя, Авраам. Не забывай о своем предназначении.
P. S.: Матф. 12.-25[39]
Шестнадцатого июня 1858 года его кандидатура была выдвинута от республиканской партии на выборы в Сенат, и Линкольн произнес речь «О доме разделившемся». Он утверждал, что сенатор Дуглас сделался шестеренкой «механизма», направленного на распространение рабства по всей Америке. Эйб не упоминал о вампирах, однако говорил о «чуждых, неоднозначных и даже враждебных элементах», которые собрались, чтобы сражаться с «гордым и изнеженным» противником с Юга.
С 21 августа по 15 октября Линкольн с Дугласом провели семь дебатов по всему Иллинойсу. На некоторых мероприятиях присутствовало до десяти тысяч зрителей. Записи речей попали в газеты по всей стране и немедленно произвели сенсацию; оба политика очутились под прицелом общенационального внимания. Дуглас пытался выставить Эйба радикальным аболиционистом. Он красочно рисовал собравшейся толпе чудовищные картины: вот освобожденные рабы наводнили Иллинойс, вот на привычных задворках выросли поселения черных, вот негры венчаются с белыми женщинами.
Если вы желаете, чтобы [черные] имели право голосовать наравне с вами, обладали правом быть избранными, входить в число присяжных и выносить приговоры, тогда поддержите мистера Линкольна и партию черных республиканцев, которые выступают за гражданство для негров!
Эйб противопоставил угрюмой обреченности Дугласа простую мораль — ту самую, которой его обучил отец-баптист (в чем он, конечно, не признавался даже самому себе):
Я согласен с судьей Дугласом, что [черный человек] во многих отношениях не является мне равным: ни по цвету кожи, ни, возможно, по моральным устоям или интеллекту. Но в праве есть хлеб, выращенный собственными руками, и не отчитываться в этом ни перед кем он равен мне, равен судье Дугласу, равен каждому смертному.
Эйб, конечно, переживал, что не может говорить о настоящей проблеме — о том, что Дуглас служит существам, которые желают заковать все человечество в цепи.[40] После дебатов в Чарльстоне (штат Иллинойс) Эйб излил свое разочарование в дневнике:
Сегодня в толпе появились новые лозунги: «Равенство негров аморально!», «Америка для белых!». Я смотрю на людей… Смотрю на этих простаков. Они не имеют ни малейшего понятия, как следовать нравственным устоям, которые сами же исповедуют. Объявляют себя Божьими людьми, но ни в грош не ставят Его слово. Христиане за рабство! Рабовладельцы за мораль! Все равно что пьяница за умеренность. Шлюха — за скромность. Я смотрю, как эти идиоты призывают собственную гибель, и испытываю искушение открыть им всю правду. Как они тогда запоют? Как замечутся? Если бы я мог произнести всего одно слово: «Вампир»! Если бы мог указать на этого жирного коротышку[41] и пристыдить его перед лицом всего сущего! Объявить его предателем! Предателем собственного рода! Если бы можно было увидеть Дугласа и Бьюкенена в цепях, когда они сделаются жертвами той системы, которую так яростно защищают!
39
Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит.
40
Дуглас сотрудничал с несколькими вампирами, которые были причастны к этому замыслу, однако не доказано, что ему было известно о планах союзников.