5 ноября
Императрица ездила сегодня в город навестить великую княгиню Елену Павловну и детей великого князя Константина, которые после отъезда родителей остались одни с своей гувернанткой.
Вечером у государя состоялся сеанс с Юмом. Императрица, не желая на нем присутствовать, поехала к императрице-матери на чтение Гримма. На сеансе присутствовали Александр Адлерберг, Иван Толстой, адъютант Горчаков и графы Владимир и Алексей Бобринские. Государь и государыня рассказали мне подробности о сеансе. Стол поднялся, завертелся и застучал, выбивая такт гимна «Боже, царя храни». Слышны были удары стучащего духа, три раза для «да», один раз для «нет», пять раз для алфавита. Все присутствующие, даже скептики Горчаков и Владимир Бобринский, чувствовали прикосновение таинственных рук и видели, как они быстро перебегали под скатертью. Государь говорит, что он видел пальцы руки, прозрачные и светящиеся пальцы. Ливен утверждает, что прикосновение их — нечто среднее между материальным прикосновением и толчком электрического тока. Только государь и Алексей Бобринский получили откровение присутствующих духов: как и во время первого сеанса в Петергофе, это были якобы дух императора Николая и дух маленькой великой княжны Лиины[117], оба они отвечали на вопросы государя, указывая стуками буквы алфавита, по мере того как государь отмечал их карандашом на бумаге, лежавшей перед ним.
Во всем этом есть странная смесь глупости и чего-то сверхъестественного. Нельзя отрицать явлений прикосновения и стуков (скептики объясняют их магнетической силой, до сих пор неизвестной); но зачем духам проявлять себя этими глупыми прикосновениями, щипанием, поглаживанием, похлопыванием, наконец, своими ответами, такими глупыми, банальными, плоскими, что умный человек с плотью и с кровью никогда бы себе их не позволил? Хотелось бы представить себе мир духов несколько более серьезным, более глубоким. Я с своей стороны все больше прихожу к тому убеждению, что это низкие духи, духи воздуха, которые стремятся обмануть и провести людей, нетвердых в вере. Я не поверю, что душа, искупленная Спасителем после своей смерти, может возиться со столами и щипать людей, чтобы убедить их в бессмертии души.
Сегодня ночью со мной случилась очень странная вещь. В комнате великой княжны есть часы с механизмом и тремя обезьянами, играющими на разных инструментах. Эти часы заводятся довольно туго большим ключом, и, как только они заведены, обезьяны начинают играть. Уже несколько дней, как мы не заводили эту игрушку. Ночью я просыпаюсь от сильного шума, в причине которого я себе сначала не могу дать отчета; постепенно я понимаю, что он происходит от колес механизма и что все обезьяны находятся в движении. Шум был так силен, что он разбудил великую княжну и камер-фрау в соседней комнате. Я была несколько удивлена этим фактом, так как с вечера камер-фрау запирает двери, и никто не мог проникнуть через них, чтобы завести машину; впрочем, никому бы это и не пришло в голову. Юм сказал вечером во время сеанса, что духи будут продолжать проявлять себя ночью, и это и есть форма проявления, достойная таких глупых духов, каковы его духи.
6 ноября
Обед по случаю праздника гусарского полка, на котором я не присутствовала, так как оставалась со своей великой княжной. Я так счастлива, когда все беснуются, оставаться в кашей маленькой детской с девочкой, за нашими точно распределенными занятиями. Вечером у императрицы-матери был любительский спектакль. Первой шла маленькая пьеса в стиле рококо, но очень пикантная, в которой все актеры: Екатерина Адлерберг, Лиза Толстая, Трубецкой и Иван Голицын — очень плохо играли и с ужасающим французским акцентом. Один только Фредро играл хорошо. Но костюмы эпохи Людовика XV были красивы. Вторая же пьеса, в которой много пения, шла гораздо веселее. Фредро превзошел себя, Иван Толстой играл и пел очень хорошо, Кавелин в роли трактирщика — идеальный комик, Екатерина Адлерберг пела цыганкой и была действительно прелестна. Она делается другим человеком, когда поет, все ее существо преображается; из вульгарной и жеманной она становится грациозной и одухотворенной. Фрейлины в цыганских костюмах исполняли танцы. Было очень весело и красиво. Присутствовали и молодые великие князья, даже Владимир Александрович. Я собрала впечатления присутствовавших о вчерашнем сеансе. Здоровый скептицизм Горчакова меня несколько поколебал. Но у Бобринского был вид такой таинственный, такой рассеянный, он был так бледен и удручен, что можно было его самого принять за выходца из мира духов. Он мне сказал, что ему было очень страшно на последнем сеансе, а государь мне говорил, что он кричал и страшно бледнел при каждом прикосновении духа. Можно действительно опасаться, как бы это не повредило ему с его нервной и впечатлительной натурой.
7 ноября
Очень печальный день. Мне пришлось лишить великую княжну сладкого, от чего у меня самой разрывалось сердце. Уже давно она отказывается есть всякого рода овощи, хотя кушает страшно много мяса; я считаю необходимым изменить эту наклонность исключительно к мясной пище. Поэтому вчера, когда она с большим упрямством отказывалась есть земляную грушу, я объявила, что сладкое блюдо не появится на столе. Бедная девочка заплакала, и, когда она бросилась мне на шею, прося прощения, мне трудно было не счесть себя жестоким чудовищем и не велеть подать сладкого, а это подорвало бы мой авторитет…
Сегодня вечером государыня была опять у императрицы-матери, где Гримм читал свой бесконечный роман. Этому интересному занятию посвящаются три вечера в неделю, которые можно было бы употребить на то, чтобы многое прочесть из русской литературы или повидать умных людей. Я знаю, что императрица смертельно скучает на этом чтении, но она делает это из принципа и из чувства долга, как она вообще употребляет всю свою силу воли и свою энергию на то, чтобы снизить себя до ничтожества окружающего ее уровня. Это, может быть, очень возвышенно, но до сих пор я не вижу, чтобы это принесло пользу обществу и стране. Императрица удивительно заботлива, полна уважения и почтения к своей belle-mere[118], но я иногда спрашиваю себя, не лучше ли она сделала, если бы противопоставила свои серьезные вкусы и умственные интересы фривольным и рутинным обычаям старого двора и настояла на своем: имеет ли она право, будучи женщиной выдающейся, постоянно позволять себя затирать тем, кто ее совершенно не стоит?..
9 декабря
Я надолго прервала свой дневник. По возвращении в город я так плохо себя чувствовала, что с большим трудом исполняла свои обязанности и всегда приходила в свою комнату такой усталой и разбитой, что совершенно была не способна ни к чему. Мы возвратились в город 23 ноября в три часа дня. Государь и государыня спустились в новые покои великой княжны, где священник уже ждал царскую семью, чтобы отслужить молебен по случаю переезда. В этот час было почти темно, день был пасмурный и дождливый и бросал мрачную тень на все предметы. Мое первое впечатление при входе в новое помещение — было чувство грусти и сжимание сердца, не покидавшие меня в течение многих дней. Это первое впечатление было так сильно, что я приняла бы его за дурное предзнаменование, если бы я не знала, до какой степени обманчивы подобные впечатления…
22 декабря
Для императрицы с великой княжны пишут портрет, и сеансы очень ей надоедают; в этом случае единственное средство заставить ее сидеть смирно и сохранять оживленное и веселое лицо — это задавать ей арифметические задачи. Все ее вопросы вращаются вокруг чисел, цифр, мер, весов, и для нее нет более строгого наказания, как запрещение считать орехи. Вчера, ложась спать, она спрашивала меня по поводу своего брата Владимира, которому двенадцать лет, очень ли большая цифра двенадцать. Я ей ответила, что нет. «Но вспомните, — сказала она, — как Иисус говорил Петру вложить свой меч в ножны и что, если он попросит у бога, бог пришлет ему двенадцать легионов ангелов. Вы мне тогда сказали, что это много». Я была очень поражена той сообразительностью, которую обнаруживает это замечание со стороны такого маленького ребенка. Сегодня, когда пришел художник для сеанса, меня в комнате не было. Она заупрямилась и не хотела позировать, пока я не вернулась.