Двое зевак устремились за фаэтоном. Вскоре они вскочили в бричку, вывернувшуюся из-за угла. Бричка следовала за фаэтоном на почтительном расстоянии.
Через некоторое время фаэтон очутился на окраине, в тихой местности Магазин-Мавзук. Зимнее солнце, охваченное седым морозным ореолом, походило на хорошо начищенное серебряное блюдо. Чистый снег сверкал. На могучих орешинах, карагачах висели огромные белоснежные папахи. Взметнувшиеся ввысь тополя, осыпанные снегом, походили на громадные елочные свечи.
Седоки в фаэтоне, видимо, утратили осторожность. Кое-кто из охранников, должно быть, оказался острословом, аскиябазом, ибо до следовавшей в почтительном отдалении брички доносились раскаты неудержимого хохота.
На самой окраине Магазин-Мавзука фаэтон остановился у высокого дувала, из-за которого возвышалась крыша большого байского дома. Возле калитки, на воротах виднелся старый и давно не чищенный медный трафарет «Купец 2-й гильдии Мирходжа». Рядом выведенная краской надпись:
Двое «зевак», предусмотрительно оставивших бричку, потихоньку приблизились к калитке, за которой скрылись человек с двумя мешками денег и его охранники.
— Это, кажется, дом того Мирходжи, который бежал к кокандским автономистам. Прикарманили большевики его дом и имущество. Теперь какой-то Иртур здесь поселился, — прошептал один.
— Иртур, Миртур, мы не знаем. Позырим, что там за население.
Вскоре охранники сели в фаэтон и уехали, потом вышел старик и принялся сгребать деревянной лопатой снег. Ему вышел помогать тот самый могучий кассир. Он был теперь в простом халате. Между ними шел неторопливый разговор. Один из «зевак», знавший местный язык, понял, что это отец с сыном, что дома, кроме сестры могучего, Зухры, никого нет и что надо бы мешки припрятать понадежнее до завтрашнего утра. И еще здоровяк жаловался, что его опять разбирает приступ малярии. Вышла и Зухра на улицу. Небольшого роста, в парандже и чачване. Вынесла отцу и брату по пиале чаю.
Наконец обитатели дома притомились, взяли лопаты и зашли во двор, заперев калитку.
Зимний день короче воробьиного носа. Совсем еще недавно, казалось, солнце поблескивало, и уже сумерки легли — сперва светлые, просвеченные снежным покрывалом, плотно окутавшим землю... И темнота уже. Постук колотушки махаллинского сторожа прорезал ночную мглу.
...В полночь в калитку беглого бая постучали.
Тишина.
Забарабанили в калитку... Загрохотали...
Послышались шаркающие шаги, в глубине двора зажегся фонарь, затем кто-то подошел к калитке, проговорил прерывистым, взволнованным голосом:
— Ким сиз?[15]
— Туркчека! — ответил хриплый, свирепый бас. — Проверка!
— Хоп, хоп... Хозир...[16] — человек за калиткой засуетился, загремел запорами.
Калитка распахнулась, и в нее влетело четверо в черных кожаных куртках. Еще шестеро остались на улице, укрылись за деревьями.
— Чей дом?! — гаркнул свирепый бас.
Старик, открывший калитку, приподнял фонарь «Летучая мышь», глянул на физиономию главного «чекиста» и задрожал всем телом.
— Язык проглотил?! По-русски отвечай!
— Моя и сын живет. Больной одам... Человек. Чего нада?
— Кто дома?
— Больной человек... моя исын. Джуда касал. Болеть. Малярия. Мороз был. И снег чистил.
— Звать как сына?
— Я отес его, Абдумавлянбек. Исын моя Абдумавлянбеков Шаисламбек.
— Чччерт!.. Язык сломаешь! Веди к сыну.
— Касал...
— Веди... Мать твою!.. В дом, уйга веди, старый пес!
— Зачем ругаешь?.. Чека разве ругают бедный одам?
— Я тебе покажу — адам! Шкуру спущу.
Еле держась на ногах от страха, старик ввел ночных «гостей» в большую, богато украшенную комнату. Слабо мерцала керосиновая лампа. На стенах ковры, в глубоких нишах высокие стопы бархатных и шелковых одеял. В центре комнаты, устланной дорогой кошмой, находился сандал для обогрева. Возле сандала, укрытый одеялами, лежал больной Шаисламбек. Он был в забытьи — глаза полузакрыты, зубы клацают. Его, видимо, мучила лихорадка.
«Главный чекист» — громадный человек с бешеными глазами — вдруг выхватил два нагана и, приставив к животу старика, захрипел:
— Где деньги, говори?!
— Ой-бо!.. Какая деньга? — старик провел дрожащими ладонями по длинной седой бороде, как бы обращаясь к аллаху. — Мы бедные одамляр.
— Врешь, старая собака! Ковры, одеяла... Бедный?!.. Где деньги? Считаю до трех... Бир... Икки...
— Помирай не хочу! — вскричал старец. — Шайтан, бери денга!.. Там одеял лежит, за одеял... А-а-а... — бедный старик заплакал.