Впоследствии капитан полиции, принимавший участие в задержании всесокрушающего «линкольна», скажет, что такие гонки на протяжении всей своей жизни если и видел, то лишь в голливудских боевиках, равно как и остальные причастные к операции полицейские, свято убежденные, что от них пытается уйти какой-то матерый гангстер, к которому при первой же возможности следует применить всю огневую мощь имеющегося оружия...
В какой-то миг обретя чувство реальности, Алик попытался схитрить, встроившись на парковку в просвет между машинами, однако в просвете этом находился гидрант[11], стоянка возле которого запрещалась категорически, и чугунную колонку гидранта Алик, наскочив колесом на тротуар, опрокинул, как кеглю. В воздух незамедлительно рванул столб воды, выброшенной из подземных труб, и Бернацкого полицейские обнаружили, как кита китобои — по фонтану. Стрелять, однако, не стали: гангстер, вывалившийся из двери, ползал на четвереньках возле «линкольна», отыскивая потерянные очки, и являл собой зрелище, смехотворно-беспомощное.
О дальнейших событиях помнилось Адольфу смутно, а были же они таковы.
Уяснив, что разбирательство с задержанным бессмысленно, полицейские в порядке мести и в целях профилактики очень грамотно, не оставляя следов, Бернацкого отмутузили, после чего поместили в камеру, где, очухавшись, он начал грозить и ругаться, обзывая служителей закона оскорбительно и даже грязно, и, соответственно, нарвался на ответную реакцию в форме повторной экзекуции. Сознание померкло вновь. Очнувшись в очередной раз, Алик потребовал погасить свет, ибо тот мешал ему спать, однако свет не гасили, никто на зов не являлся, и тогда, разодрав рулон туалетной бумаги, висевший возле унитаза, Бернацкий занавесил решетку бумажными лоскутами, после чего погрузился в сон. Пробуждение, естественно, было безрадостным. По совокупности свершенного грозил Бернацкому немалый тюремный срок: пьяная езда, двенадцать поврежденных машин, оскорбление полиции, попытка скрыться... О своем будущем Бернацкий думал не без содрогания.
Молоденький полицейский надзиратель принес ему весьма приличный завтрак из ближайшего ресторана и даже две банки пива, последнее — внемля проникновенной мольбе мучившегося похмельем Адольфа.
Вскоре Алик стоял перед судьей, зачитывавшим ему перечень перипетий криминального инцидента. Интонация, равно как и выражение лица судьи, ничего хорошего не обещали.
«Боже, — подумалось тогда Алику. — Проехать полмира, перенести незнамо что и в итоге закончить жизнь в чужедальней тюряге... Да никогда!»
— Господин судья. Сэр. Мистер, — произнес Адольф горько. — Главное в любом преступлении — причина. Могу ли я изложить причину?
Судья выразил согласие.
И Алик, преодолевая языковой барьер, довольно складно поведал историю о смерти его больной одинокой мамы в Советском Союзе — империи зла, куда он, конечно же, не может выехать даже для того, чтобы проститься с трупом... Да, произошел естественный срыв, надлом... Господин судья, обратившись к компьютеру, без труда проверит: ни одного преступления не совершил честнейший Адольф Бернацкий до дня вчерашнего, ни одного... Он раскаивается, он молит о пощаде, он...
Американцы сентиментальны. Это явствует из дальнейшего разговора сторон.
— Что же с вами делать? — сказал судья. — Расходы по побитым машинам оплатит страховая компания, но вас я наказываю штрафом в триста тысяч долла...
— Я получаю пособие, — отозвался Бернацкий грустно. — Я слаб материально.
О пятнадцати тысячах наличными он распространяться не стал, равно как и о своей подпольной работе, в такси.
— Я лишаю вас водительской лицензии...
— Но тогда... у меня нет возможности устроиться на. работу, — парировал Бернацкий.
— Вы будете в течение полугода отмечаться в полицейском участке! — рассвирепел судья и долбанул молотком по кафедре.
Вечером радостный Бернацкий пригласил к себе в подвал двух безнравственных женщин и устроил грандиозный праздник в честь избавления от темницы.
Проснулся утром с гудящей головой. Девицы испарились. Через некоторое время открылось, что испарились также часы, золотые цепочки, перстень с бриллиантом и все пятнадцать тысяч наличными, лежавшие под ковром.
Оцепенело анализируя такое открытие, горя желанием вызвать полицию, но одновременно опасаясь, что за поощрение проституции его опять поволокут в суд, Бернацкий расслышал наконец чей-то голос, и принадлежал голос новой ответственной съемщице дома.
Голос поведал Бернацкому о всем нехорошем, что в Алике наличествовало, и ни о чем положительном не упомянул, подытожив: завтра к утру подвал освободить!