Себе он нарисовал лыжи — ведь он был страстным лыжником, и даже своим прозвищем «Патичка»[2] был обязан замечательному умению спускаться с гор особым способом, который люди посвященные называют «пяточка». Но об этом пойдет речь дальше.
Итак, ребята обзавелись собственными шкафчиками, красивыми, удобными и даже с петельками. Однако, не довольствуясь этим, Румик, который сразу же вообразил себя пиратом, притащил откуда-то огромный ржавый замок для будущего сундука с кладом. Впрочем, вскоре он же первым из всех перестал пользоваться своим шкафчиком. Да и что в него прятать? Прибежишь сюда в трусиках и майке, сбросишь одежду на скамейку — и готов. Да почти все делали так же. Свои вещи упорно продолжали прятать только Эмиль и Франта-Мышка, хотя им достались шкафчики без петель.
Не прошло и двух минут, как ребята уже разделись и побежали по траве к причалу.
— Ого-го-о! — закричал им вслед Патичка громовым голосом заправского моряка. — Ого-го-о! А боевое крещение состоится?
— Состоится! — отозвался Румик, опускаясь рядом с ним на траву. — Одно название у меня уже есть: «Корморан»!
— Ого-го-о! — оторопел Патичка, уставив на Румика свои небесно-голубые глаза и качая головой с такими золотыми кудрями, что ему мог бы позавидовать ангелочек с картинки. — Го-го! А что это за штука?
— Морская птица, — с видом знатока объяснил Румик.
Эмиль шмыгнул носом и подумал: «Спроси так он, Эмиль, в ответ посыпался бы град насмешек. А вот Патичка все может спросить, ему все позволено. Удивительное дело!»
— И при чем тут какая-то морская птица! — недовольно проворчал Зика. — Разве мы на море?
— Почти, — засмеялся Патичка. — Не будь вон там другого берега, так Влтава была бы уже не рекой, а морем.
— А если бы ты не болтал столько, то был бы, наверное, умным человеком, — съязвил Карлик.
Все рассмеялись, и сам Патичка тоже. Только Эмиль не смеялся. Он уже не слушал, о чем говорилось дальше. Может, Патичка только пошутил насчет моря, но Эмиль попробовал представить себе море на самом деле. Ему всегда удавалось представлять те вещи, которые на самом деле он не видел, но которые ему очень хотелось увидеть. Так и теперь: он зажмурил глаза… и вдруг река за баржами стала широкой-широкой, почти бесконечной, и синей, как небо, и по ней катились волны, словно ветер колыхал хлеба. Только эти морские волны были ужасно огромными, с белыми гребнями пены, они яростно рычали и словно зловеще смеялись и звали куда-то: «В путь, ребята, в путь! Посмотрим, кто кого!»
Но тут кто-то больно ткнул Эмиля в бок, море мгновенно исчезло, а перед глазами его снова струилась Влтава, обычная река, поросшая на берегах тополями и усеянная на воде каноэ, каяками и несколькими плоскодонками.
Но Эмиля это не обескуражило: ведь их плоскодонки поплывут по реке, которая в конце концов попадет в море. А на море — моряки, и, где бы они ни находились, они должны всегда быть мужественными и немного героями…
— Да говори же! — загудел кто-то ему прямо в ухо.
Эмиль испуганно вздрогнул: «Что сказать?» Эмиль и не подозревал, что, пока он тут мечтал о море, ребята отвергли «Корморана» Румика и теперь каждый по очереди должен был предложить свое название.
— А ну говори! Быстрей! — приказал Карлик не терпящим возражения тоном.
— Я… — начал, заикаясь, Эмиль, — я…
Он испуганно отворачивался от колючего взгляда Карлика и переводил свой взор поочередно то на насмешливое лицо Стракоша, то на недовольного Румика, то, наконец, на Франту-Мышку, словно ожидая спасения и помощи от этого всегда тихого и спокойного паренька. Но все будто воды в рот набрали; ведь никто из них даже не подозревал, что еще минуту назад Эмиль видел перед собой бурную морскую пучину.
— Ну давай же! — проворчал Карлик и тут же вместе с другими ребятами повернулся к причалу, откуда послышался истошный вопль.
Это означало, что появились два последних члена экипажа.
Первым мчался Виктор, румяный и рыжеволосый, точно булочка, помазанная абрикосовым джемом.
За ним торопился Ондра, нагнувшись так, словно он собирался укусить Виктора за пятки. Но Ондра, оказывается, отчаянно хлестал Виктора крапивой по ногам, подстегивая его прыть.