На мне надета одна лишь набедренная повязка, и мы трогаемся в путь вдоль берега, положив ружья на плечи, согласно местному обычаю.
В нескольких метрах от берега находится могила шейха, давшего свое имя этому краю. Ветхая изгородь из кустарника заключает внутри себя сложенный из камней круг; в старом глиняном блюде, стоящем посередине, лежат угли: в нем сжигали фимиам; обрывок красной материи трепещет на ветру, кажется, что он оживляет своей потусторонней жизнью этот заброшенный уголок. Редкие путники, появляющиеся на этом пустынном берегу, притаскивают сюда в качестве подношений обломки потерпевших крушение судов, выброшенные прибоем.
Абди падает ниц и произносит «Фатиху»[8]. Порывы ветра перемещают песок на девственном пляже, изборожденном неподвижными волнами, флажок хлопает, и его красные лоскутки сыплются на побелевшие обломки, утратившие память о своем происхождении.
Совершив молитву, мы отправляемся на разведку и взбираемся на гребень берегового вала. Я вижу оттуда залив Шейх-Саида. Площадь его велика, в диаметре он имеет примерно четыреста — пятьсот метров и сообщается с морем посредством неглубокого и узкого прохода. В этой естественной гавани нашли приют десятки рыбачьих лодок, а в ее окрестностях разбросаны несколько хижин из соломы или древесных стволов.
Три туземца идут к нам. Это рыбаки. Великолепные представители арабского племени зараник. На них короткие набедренные повязки, торс и ноги обнажены, кожа имеет красивый медный оттенок, длинные черные волосы вьются, ниспадая на плечи. Прекрасные тонкие и правильные черты лица, черные широко посаженные глаза. Они ловят рыбу сетью, забрасывая ее изящным движением. В сеть попадается разновидность окуня, называемая в здешних краях «араби». Зараники прокусывают зубами голову этим рыбешкам, а затем нанизывают их на нитку, которая тянется за рыбаками, продевая ее через рыбьи глазницы с помощью деревянной иглы.
Я приобретаю у них рыбу в обмен на несколько патронов и, присев на корточки, вступаю в разговор в надежде выведать то, что меня интересует. Они показывают мне на гору, где расположен турецкий форт, к которому можно добраться лишь по козьей тропе. Там находятся сто двадцать человек, сменяемых ежемесячно.
Потом я посещаю развалины французской фактории, основанной неким Рубо в 1865 году в преддверии открытия Суэцкого канала. Этот марсельский коммерсант купил концессию на всю территорию, и мы могли бы водрузить там наш флаг. Но ничего подобного не произошло. Рубо разорила война 1870 года. Оставленная им фактория пришла в упадок, и гору Шейх-Саид заняли турки.
Телеграфная линия связывает турецкий форт с Моккой[9]. Провод пока держится кое-где на нескольких еще не упавших столбах, но в основном он тянется по песку. Однако линия, кажется, функционирует.
Я делаю серию фотоснимков и набрасываю общий план, отмечая подходы к форту.
Мне рассказывают также о торговле рабами, которых иногда доставляют в бухту Шейх-Саида. Поступает сюда и оружие из Джибути. Турки не чинят никаких препятствий подобным сделкам, однако временами совершают довольно успешные набеги. Арабы не питают к ним особой любви, но мирятся с ними, как с паразитами. Постепенно накапливается немало сведений, способных вызвать интерес у губернатора. Я полагаю свою миссию выполненной и приступаю к другой задаче — пополнению запасов, большая часть из которых оказалась потопленной. Я вхожу в соломенную хижину, где покрытый корочкой грязи араб продает рис, соль и некоторые другие необходимые продукты.
Оставшийся на улице Абди вдруг врывается в хижину и сообщает о турецких солдатах, спускающихся с горы.
Я бросаю купленный товар, и мы бежим к лодке. Турецкий патруль стремительно сбегает с горы и направляется в нашу сторону. Нет сомнений в том, что солдат послали познакомиться с нами поближе и при необходимости арестовать. Мы прыгаем в спасительную хури. Ахмед, увидевший все происходящее с фелюги, тщетно пытается поднять якорь. Мы перебираемся на судно в тот момент, когда турецкий отряд высыпает на пляж. Солдаты, кажется, совещаются друг с другом и подают нам знаки, явно желая вернуть нас на берег. Предвидя ружейные выстрелы, я на всякий случай поднимаю флаг, но якорь наконец поддается.