Ялик не может вместить больше одного ящика за раз. Таким образом, наша работа продлится очень долго. Но зачем грузить ящики в лодку, если все они оцинкованы? Не лучше ли бросить их в море, чтобы они приплыли сами с помощью волн и ветра?
И вот весь мой груз летит за борт, и матросы с хохотом подталкивают ящики к берегу.
Готовясь спустить ящики в приготовленную яму, я с удивлением ощущаю исходящий от них запах гашиша. Приглядевшись, я замечаю, что отовсюду обильно сочится вода. О ужас! Ящики прохудились! То ли они были плохо запаяны, то ли разошлись от перепада температур, когда очень холодный воздух Стено сменился страшной жарой Джибути.
Весь мой товар теперь испорчен, ведь Петрос наказывал: «Главное — берегите ящики от воды!» Медлить нельзя, нужно как можно скорее спасать товар.
Мы с трудом вскрываем крепкие ящики. Только один из них остался невредимым, а во все остальные проникла вода. Мы выкладываем четыреста мокрых свертков на горячий песок, и солнце начинает высушивать их своими лучами. Рассматривая разложенный товар, я представляю, какой эффект он произвел бы на таможенный патруль, если бы он забрел в эти места…
Я принял решение и теперь пожинаю плоды. Но я скорее умру, чем дам себя задержать. Мешочки будут сохнуть не менее часа. Если за это время кто-нибудь явится сюда и попробует нам помешать, я готов пустить в ход хитрость либо силу и даже поставить свою жизнь на карту.
Будучи уверенным, что сдержу данное себе слово, я успокаиваюсь. Я оставляю с собой лишь Абди, Али Омара и двух данакильцев, а также беру все наше оружие. Мухаммед Муса возвращается на борт «Фат-эль-Рахмана» с остальной частью экипажа. Ему приказано сняться с якоря и отплыть сначала на юг с попутным ветром, а затем, лавируя, повернуть в северном направлении. Пирога остается на берегу, чтобы доставить нас на судно, как только мы закончим работу… если Богу будет угодно, чтобы мы ее закончили!..
Я отсылаю судно, чтобы оно не бросалось в глаза. Солдаты береговой охраны или прохожие ходят вдоль моря по тропинке, вьющейся над скалами метрах в пятидесяти от моря. Стоящее на якоре судно неизбежно привлечет их внимание, и они подойдут ближе, чтобы получше его разглядеть. Но если ни в море, ни на берегу ничего не видно, — а наш товар скрыт от глаз нависающей скалой, — зачем им сворачивать с дороги?
Я прячу также лодку под скалой. Наш парусник уже исчез, и море пустынно до самого горизонта, если не считать грузовых судов, спокойно следующих вдалеке своим курсом.
Мы переворачиваем сохнущие мешочки на другую сторону. Али Омар озирает местность, лежа на вершине скалы. Внезапно он поднимается и соскакивает к нам с озабоченным видом. Мое сердце подпрыгивает от волнения.
— Ты что-то видел?
— Не здесь, а там, в море: какой-то пароход — не сухогруз — движется от Суэца вплотную к берегу.
Я вижу только дымок парохода и поднимаюсь на скалу. Сам пароход еще не виден, лишь его желтая труба блестит на солнце да торчит верхушка передней мачты. Похоже, это сторожевой корабль, обследующий берег. У них наверняка имеются мощные подзорные трубы…
Я приказываю сложить пустые ящики на дно ямы и, поскольку времени совсем мало, слегка присыпать разложенные на земле пакеты тонким слоем песка, чтобы замаскировать их от биноклей. Мы кое-как пристраиваемся возле ящиков, почти не оставивших пустого места, на дне ямы.
Корабль быстро приближается, и его белый корпус убеждает меня в правильности моей догадки. Я вижу также огромный прожектор на фок-мачте и военный флаг на гафеле. Корабль движется в миле от берега.
Какое счастье, что я отослал наш парусник! Задержись он здесь еще на полчаса, и все было бы испорчено, ведь бессмысленно затевать бой с военным кораблем. Поравнявшись с нами, он словно замедляет ход. Мое сердце готово вырваться из груди, и мне кажется, что я слышу стук сердец моих спутников. Но белая пена по-прежнему бурлит у форштевня, рассекающего волну. Корабль проходит мимо и удаляется… Они ничего не заметили.
— Эль хамду лилла![36] — вздыхают матросы.
Я пережил страшную тревогу, но теперь, когда опасность уже позади, наше везение кажется мне неслучайным. Что-то подсказывало мне, что все обернется хорошо. Должно быть, в глубине души я не допускал мысли о другом исходе. Я вспомнил о чудесном ящике, ниспосланном мне судьбой.