Я отдаю женщине лезвие металлической пилы.
Она тихо исчезает в ночи, даже не поблагодарив меня, унося с собой мою судьбу. Мое благородство освободит ядовитую гадину, которая отплатит мне впоследствии укусом исподтишка. Я изложу для ясности то, что случилось несколько раньше.
Человек, который улыбнулся мне в шеренге каторжников, напарник по цепи Жозефа Эйбу, был одним из двух матросов-данакильцев, которых Габре привел против их воли на судно, где он хотел спасти от рабства восемь своих земляков[12].
После вышеописанных событий и гибели несчастных жертв они были подобраны итальянским патрульным судном вместе с командой добровольно потопленной фелюги. Благодаря принятым мерам предосторожности, а именно тому, что паруса были спущены до того, как они попали под свет прожектора, судно было замечено лишь тогда, когда оно уже почти совсем затонуло, и его корпус спутали с пирогой. Однако ряд офицеров утверждали совсем иное. Дело показалось подозрительным из-за того, что в нем фигурировал известный работорговец — данакилец из Таджуры.
В Массауа началось следствие. У обвиняемых было достаточно времени, чтобы сговориться, и они дружно заявили, что их судно разбилось о рифы Синтиана.
На место происшествия выехала следственная комиссия, которая и в самом деле обнаружила обломки фелюги, потопленной Габре во время его захвата. Вы помните, что на следующий день после кораблекрушения я унес список экипажа и другие судовые бумаги. Этот документ, свидетельствовавший об исчезновении восьми человек, в случае его обнаружения выдал бы виновных, ибо в тот момент, когда их подобрали, они находились под впечатлением только что совершенного ими страшного преступления и не решились рассказать о содеянном и об исчезнувших пассажирах. Они заявили, что все были спасены. Я же невольно уничтожил улику против них, и это послужило им алиби, ибо ничто не противоречило теперь тому, что судно, обнаруженное на рифах Синтиана, им не принадлежало.
Дело было прекращено ввиду отсутствия состава преступления, и все члены арабского экипажа тотчас же покинули страну, где они не чувствовали себя спокойно из-за того, что их совесть была нечиста.
Что касается двух данакильцев, они остались искать новое судно. Они были лишь свидетелями, а не виновниками разыгравшейся драмы, которая не казалась им чем-то особенным, и наивно полагали, что им нечего бояться.
Но увы! Людское правосудие не вдается в такие детали и часто обрушивается на невиновных.
Через несколько дней после официального прекращения дела власти Массауа были извещены о том, что море выбросило на берег Бейлуля обломки погибшей фелюги вместе с трупами двух людей, у которых были связаны руки.
Старое дело было возобновлено. Двое злополучных матросов, оставшихся в Массауа, были немедленно арестованы и подвергнуты искусному допросу. Они запутались в своих показаниях, частично сказали правду, а затем начали упрямо отрицать очевидные вещи, как это водится у негров.
Их приговорили в десяти годам каторжных работ и отправили в Асэб.
Один из узников умер через месяц, а другой стал напарником по цепи Жозефа Эйбу, жена которого пришла ко мне в ту ночь.
Матрос-данакилец узнал меня, так как мы часто встречались в Джибути, и его грустная улыбка оказалась предвестницей драмы, разыгравшейся после побега его товарища по несчастью.
Жозеф Эйбу — тиграи, бывший шпион, карьера которого закончилась каторгой. Он является также учеником миссионеров.
Печально видеть, как самоотверженные усилия миссионеров зачастую приводят лишь к появлению новых гнусных святош — средоточию всех грехов. Виной тому — не служители церкви, а примитивное мышление этих народов, не способных вникнуть в суть христианских обрядов и бездумно копирующих ритуал.
Получив от меня лезвие пилы, Жозеф дождался своего часа. Его напарник, недолго думая, согласился попытать с ним счастья.
Перепилить цепь можно было только в часы работы. Ночью кандалы снимают, и охранники не смыкают глаз.
Шли недели, и последняя из недель выдалась почти веселой, ибо надежда способна смягчить любые муки и вселить любовь к жизни.
Как-то раз волею случая Жозеф и его напарник оказались с краю бригады, которая рыла траншею.
Надзиратель, сидя на склоне, наблюдал за работой. Его разморило от жары, и он задремал.
Жозеф понял, что час пробил. За несколько минут он перепилил лезвием ручку висячего замка и освободился. Но правая нога его напарника все еще была скована цепью. Напрасно тот умолял Эйбу перепилить также его замок, Жозефу уже не было до него никакого дела.