Вспоминая о совершенных зверствах, Штангл и его жена, по-видимому, усматривают в этом что-то вроде философской предпосылки к созданию государства Израиль:
«Знаете, я вот все время думаю о том, что у всего есть свой резон, даже у этого ужаса. Во всем мироздании присутствует разум, он проникает всюду. (. ) Разве эта необыкновенная нация смогла бы создать себя без этой катастрофы? Быть может, сама судьба распорядилась так, чтобы евреи испытали это сильнейшее потрясение, чтобы собрать их воедино и превратить в народ, осознавший свою общую идентичность».
Это — блестящий образчик механизма, который Г. Серени определяет как «ментальную самозащиту».
5.74. Вера в определенные ценности, а также превознесение идеи или принципа являются, таким образом, мощнейшими факторами, заставляющими человека считать, что он имеет право совершать страшные злодеяния во имя защиты этих ценностей, этой идеи или этого принципа. Война становится идеологическим джихадом, оправдывающим в глазах некоторых ее участников применение всех возможных средств.
А. Абель пишет:
«В магическом облачении воина человек отправляется на войну, как идут в крестовый поход во имя добра, который идентифицируется с борьбой за то, что всегда свято — свои алтари и очаги, которым угрожает враг, воплощающий силы зла.
И вот, когда он находится весь во власти одной мысли, его поведение колеблется между манией и паранойей. Он весь отдается тому, что он делает, повинуется самым абсурдным приказам и даже кое-что добавляет от себя, то есть от своего самого элементарного «я». Это становится оправданием самых чудовищных поступков: бомбардировок Роттердама, Варшавы, Ковентри, Дрездена, Хиросимы или Нагасаки, создания центров пыток и лагерей смерти, уничтожения заложников, индивидуальных и коллективных убийств, доносов. Над затуманенным сознанием героя витает Бог — народ, идеология, раса — и царит единолично, а человек идентифицирует себя с ним в этом предприятии по уничтожению, каким для него отныне стала война. Кроме того, что он герой, он еще и вершитель правосудия, свидетель перед лицом вечности и архангел (...)
С давних пор подчеркивается, насколько эффективна в национальных войнах пропаганда, которая одна способна пробудить у бойца энтузиазм, героизм, самопожертвование и полнейшее презрение к противнику» 3772.
В заключение своего исследования о Марване, ливанском мусульманском боевике, П. Менэ (см. выше, п. 5.17) пишет:
«Чтобы выдержать длительное напряжение и идти все дальше по пути насилия, человеку нужно нечто более существенное, чем простая эмоциональная мотивировка. И тогда он обзаводится алиби.
Оно играет важнейшую роль.
Алиби делает насилие респектабельным, бой — осмысленным и иногда даже дает какое-то видение цели. А главное, оно дает ощущение, что ты — человек, поскольку высвобождение инстинкта опирается на мысль, рассуждение. Как иначе объяснить то, что боевик испытывает необходимость украсить приклад своей винтовки изображением Девы Марии или Маркса, Христа или Че Гевары, Хомейни или Мао?
Постоянно необходимо напоминать, за что люди сражаются. В минуты сомнения и ужаса нужно, чтобы было к кому обратить взор. Знать, что твое дело правое. Даже палач нуждается в том, чтобы его в этом убедили. Он хочет участвовать в справедливой войне. Ведь он положительный герой!
Марван вступил в войну только после того, как нашел себе алиби. Просто стрелять в Жоржа3773 было бы безрассудством. А вот стрелять в Жоржа, чтобы защитить свою общину — это уже не только логично, но и похвально.
(...) Да, возможно все — лишь бы вас снабдили объяснением. Таковы универсальные функции и эффект идеологии. Вовсе не обязательно, чтобы она была детально разработанной. Она может сводиться к нескольким лозунгам и делает чудеса.
Алиби может опираться на существующую реальность: нищету, несправедливость, диктатуру. И тогда мало кому удастся устоять перед искушением насилия. Даже католическая церковь иногда ему поддается. Что можно противопоставить произволу и насилию диктатуры? Каким иным оружием могут воспользоваться отчаявшиеся? Южноафриканский епископ Туту, лауреат Нобелевской премии мира, считает, что, когда не остается никакого другого выхода, насилию следует противопоставлять насилие.
Практически везде слышишь одно и то же. Чернокожая девушка из Соуэто, чей брат был застрелен, полагает, что ей ничего не остается, кроме кровавой мести. В Боготе активист подпольного движения М19 сделал выбор в пользу вооруженной борьбы в ответ на «террор, от которого народ страдал веками». Он объявил себя наследником Французской революции, христианства, Маркса и Боливара. То есть обеспечил себя целым набором алиби. Правда, у его недовольства есть достаточно оснований. (...)
3772
Abel, A., «Lesprit religieux, facteur belligene», in Le nationalisme, facteur belligene, op. cit., pp. 169-170.
3773
Жорж был лучшим другом Марвана, но он сражался на стороне христиан, в то время как Марван принадлежал к мусульманскому лагерю.